Глава 24
Он крутит в руках значок, глядит в стену. Информация получена. Как обычно. Регистраторша вывалила её, как рис на тарелку. Когда они ушли. Куда ушли. Номер машины. Адрес. Даже направление. Три часа спустя он подъезжает к Ханчжоу, Западное Озеро. К дому на Холмах Гэлин.
Пиао паркует машину и идёт пешком. Толстые стволы деревьев. У их подошвы навален щедрый ковёр из бронзовых игл. И запах такой чистый, как свежепостиранное бельё… как новая жизнь. Домик для гостей — низкий, современный. Стекло и мягкий кирпич. Уголок Скандинавии, пересаженный на почву Народной Республики. За ним… озеро, город, холмы, река Теша. Стоят одно за другим, как блестящие тарелки в сушилке. Старший следователь ждёт два с половиной часа. Когда они приезжают, фонари иностранной машины прорезают гребень прямых стволов… озеро уже потухло, стало серым. Медленно тускнеет в складке темноты. Дуань Цяо,Разрушенный мост… прожилка матового серебра теряет форму и силу, сливается с озером. Сталь с водой.
Хейвен в тёмном костюме обходит машину спереди. Две мигнувшие вспышки, когда он проходит через лучи фар, кипенно-белое… его рубашка, лицо, волосы. Внушительный бюст из белого мрамора. Его тень, большая, отброшена на ряды деревьев. Он открывает пассажирскую дверь, и выходит Барбара, англичанин держит её за руку, а потом обнимает за изгиб талии. Ведёт её к передней двери. Они доходят до лучей света; их фигуры сливаются в чёрный профиль. Смеются. Целуются. Пиао отводит взгляд. Его мучает боль… острая, душащая. Барбара входит в дом, а Хейвен возвращается к машине. Когда лучи фар ловят его, он встаёт неподвижно. Его чувства ожили, накрывают округу… он похож на безукоризненную ящерицу, пробующую воздух. Он глядит прямо в направлении Пиао, в глазах его плещется насмешка. Полуулыбка, кажется, вытатуирована в уголках его губ.
Что-то такое летает в воздухе, ощущение, что всё идёт не так, как нужно, но Пиао не понимает, в чём именно дело. Он не дышит, очищает разум от всех мыслей, будто они могут наполнить ветер каким-то запахом. Хейвен выходит из луча света, лезет в машину; фары медленно умирают, огонёк тает в ночи.
Пиао ждёт ещё час. Смысла в этом нет, и он сам не знает, зачем это делает. Но может быть, это распятие, на которое его повесила собственная одержимость. Он ждёт. Ждёт, пока свет в спальне погаснет и Западное Озеро погрузится в темноту… его форму можно определить только по кривой дороги Хубинь, идущей по восточному краю.
Дай мне украсть у тебя этот миг.
Она разделит с Хейвеном все свои секреты. Её дыхание обрывается у него над ухом, у груди, у живота. Старший следователь идёт к машине. Ветерок несёт моросящий дождь… и боль, как пропасть, разрастается в нём. К тому моменту, как он садится в машину, он уже мокрый насквозь; фары выхватывают армию косых теней. Капли дождя бегут по его лицу… вкус сосны наполняет их путь к уголкам его рта. Он едет медленно. Больше трёх часов уходит на дорогу до Шанхая. В каждом взмахе дворников он видит её лицо. А дальше всё забирает себе дождь… дождь и Хейвен.
Глава 25
Чисто выметенный переулок тянется на пятьдесят ярдов в длину, на шесть футов в ширину. Вход, который он ищет, ведёт в коммунальную кухню, и выше, по винтовой лестнице… во тьму. Перила, выкрашенные облупившейся зелёной краской, покрыты жиром. Вонь старого подсолнечного масла, керосина, мочи и детских попок.
Чжиюань, Тун Чжи и председатель Шицюй, чьё лицо напоминает полусдувшийся воздушный шарик… открывает дверь. Почему-то он кажется меньше, не таким значительным, как в ту ночь, когда они встретились на берегу Хуанпу.
— Пиао…
Он выглядит испуганным. В чёрных шариках его зрачков запрятан тайный страх, впитанный каждым китайцем, страх, когда человек в форме стучится в дверь.
— …чего вы хотите? Вам нечего здесь делать. Расследование против вас начнётся на следующей неделе. Я один из свидетелей обвинения.
— Да знаю я, кто вы…
Пиао выходит из темноты лестничной площадки в пятно света, льющегося из комнаты. Тени перекатываются у него на лице.
— …и прекрасно знаю, когда начнётся расследование. Мне нужно было поговорить с вами.
— Поговорить со мной? — Он улыбается. — Со мной? Для вас нет надежды, старший следователь, уже поздно. Расследование против вас пройдёт, вас отстранят от работы в Бюро Общественной Безопасности, и начнётся дальнейшее следствие по более серьёзным государственным обвинениям.
— Я не собираюсь обсуждать с вами расследование, не переживайте. Вот, посмотрите.
Старший следователь достаёт папку, белую, для дел об убийстве, из-под кителя, протягивает её. Чжиюань поднимает ладонь, на ней раскинулась карта глубоких линий, ведущих исключительно в тупики.
— Я не желаю видеть вас до слушаний, старший следователь. Вы не можете сказать ничего такого, что я хотел бы слышать.
Пиао придвигается ближе к старику. Холодно, их выдохи летят друг в друга.
— Поверьте мне, есть, товарищ Чжиюань, и у вас нет выбора, кроме как выслушать меня. Вы — председатель Шицюй, к которому относится мой дом. Вы — мой демократический представитель. Мой местный голос в уши Партии, голос, который мне нужен…
Старший следователь протискивается мимо Чжиюаня и входит в комнатёнку.
— …обязанности, товарищ, они носят взаимный характер…
Дома у Чжиюаня мало места, развернуться негде. В единственной комнате стоят четыре кресла, кровать, пара табуреток, два шкафа, телевизор, стол. Одежда висит на вешалках, прицепленных к струне штор. На полочке над крошечным очагом выстроился лес фотографий. Некоторые в рамках, некоторые нет. Все пыльные. Все тусклые. Товарищ Чжиюань с Мао, Чжоу Эньлаем, Дэном Сяопином, Брежневым, Кастро, Цзяном Цином, Никсоном.
«Ветераны революции становятся в итоге или монстрами, или призраками»… или потускневшими фотографиями.
На стене над очагом висят дипломы в рамках, наградные листы в красных лентах, грамоты тиснёного золота в знак чести и славы от различных партийных органов. Провинциальные комитеты Тройного Союза Крестьян, Рабочих и Солдат. Центральный консультативный комитет. Письмо с похвалой от председателя самого Верховного Военного Комитета, Дэна Сяопина. Но на самом почётном месте единственная фотография, одновременно и запылившаяся, и в отполированной рамке, портрет Великого Кормчего с надписью, сделанной его собственной рукой…
«Поначалу благоухающий цветок иногда путают со вредным сорняком».
Обласканный вниманием Партии. Почётный гражданин, Чжиюань. А в углу комнаты, полускрытый за углом кровати, притаился ночной горшок… грязный, облупившийся. Вчерашняя моча, оранжевая, как сок, выжатый из мандарина.
— Если ты пришёл к прачке, значит, у тебя есть пятна, которые хочется вывести, старший следователь.
Пальцы Пиао проводят по улыбке на лице Мао, он вспоминает слова, долгими повторениями вытравленные в памяти каждого ребёнка его поколения.
На Красном Востоке встаёт солнце… и появляется Мао Цзэдун.
Он отворачивается от огня.
— Нет, у меня нет пятен, которые надо выводить, товарищ. Вот, прочитайте это.
Старший следователь бросает папку на стол. Глаза Чжиюаня неподвижны, ни на мгновение не склоняются вниз.
— Я уже прочитал слишком много. Ещё один отчёт от полицейского, который решает личные вопросы, пытается спасти собственное тёплое местечко… почему я должен отрывать время ото сна ради таких бумажек?
— Потому что вы верите, что Государство невинно, и что Партия выше таких вещей, как коррупция. Потому что вы верите, что Мао до сих пор встаёт вместе с солнцем. Прочитайте, и потом скажете мне, что эти понятия до сих пор не устарели, они до сих пор остаются истинными. Я бы тоже хотел в это верить…
Пиао раскрывает папку, по столу и на пол разлетаются чёрно-белые фотографии.
— …уже двенадцать убийств. Двенадцать. Самое крупное дело об убийстве в современной истории города, а Липинг не может получить пару коробок записей прослушивания, которые мне должны выдать. Кто-то где-то ставит мне палки в колёса. Мне нужны эти записи, может быть, в них ничего нет, а может быть, есть всё, что нужно, но они мне нужны. Товарищ вашего положения может мне помочь сделать мою работу, а больше мне ничего не нужно…