…снова игры.
Его, собаку, взявшую след, не спускают со сворки. С ложечки скормили ему многочасовую запись, где нет ничего, что ему хочется знать. А ведь там были сведения, важные сведения… блядские пропуски. Пиао сдирает наушники и швыряет на стол. Хватает китель и пачку «Панда Бренд», и вот за ним уже захлопывается дверь.
В сердце Народного Парка уже поставили летний навес с деревянным полом и танцпол. Играет джаз-банда, музыкантам в среднем по шестьдесят восемь лет… «When the Saints Go Marching In». Гирлянды ламп. Красных, белых, синих, жёлтых, они болтаются на ветру над головой. Вокруг разлит запах пива и нафталина. Широкие ряды зевак окружают танцпол, смотрят на танцующих. Бальные взмахи, наклоны, повороты. Головы на длинных шеях резко, раздражённо крутятся. Руки воздеты шпилями судорожных пальцев. Пиао берёт себе пиво и смотрит на контрастные тени, вырезанные в озёрах цветного света. Танцы… всё в них очаровывает его. Он — дитя Культурной Революции, когда танцы были запрещены.
— Старший следователь Пиао, не ожидал тут вас увидеть. Не думал, что вам нравятся бальные танцы. Разрешите представить вас моей жене. Да, это мой бывший коллега…
Он задерживается на долю секунды, его прыщи в таком освещении зияют синими кратерами.
— …мой коллега, старший следователь Пиао.
Женщина привлекательна, как давлёная утка. Голова её будто балансирует на тарелке оборчатого полиэстерового воротника. Она протягивает руку, Пиао вежливо её пожимает; только в этот момент он узнаёт человека, который его представил. Человека в чёрном пиджаке, белой рубашке с рюшечками, увенчанной экстравагантной красной бабочкой. Детектив Юнь… морщинистое лицо залито и выглажено тенями от цветного света.
— Моя сводная сестра пришла сюда сегодня без партнёра. Пиао, будет очень приятно, если вы пригласите её на следующий танец.
Маленькая женщина выходит вперёд, одуванчик из розового шифона. Улыбка режет её лицо пополам… дынный надрез зубов, слишком белых, чтобы быть настоящими. Паника вонзает в грудь старшего следователя острые когти.
— Но я не танцую.
— Чушь, Пиао, это чушь. Лили научит вас.
Она тащит старшего следователя на танцпол; ему едва хватает времени поставить бутылку с пивом на стол. Потом на несколько минут он погружается в калейдоскоп топающих ног, неуклюжих рук, спешных инструкций и запаха подмышек и духов ценой в пять юаней.
— У вас неплохо получается, старший следователь. Что ни говори, очень, очень неплохо.
Юнь танцует рядом, крутит, изгибает свою жену слева от Пиао. Оборки воротника от ветра вздымаются перед её лицом. Они вращаются вокруг старшего следователя и его партнёрши, демонстрируя сложную цепочку шагов. Фуга изгибов и извивов.
— Мы с Да ходим на соревнования, когда позволяет работа…
Очередной проход мимо Пиао, они уже кружатся с другой стороны.
— …мы мечтаем однажды выиграть на международных соревнованиях.
Юнь улыбается, это похоже на чёрный разрез в бауле.
— Шаг налево, лево, лево, — бурчит одуванчик, надавливая ногой на ногу Пиао и выдёргивая его в новое положение. Юнь у его плеча, наклоняется, чтобы подчеркнуть важность своих слов.
— Видите, видите. У вас ловко получается, вы уже приноровились. Подождите, вот будет следующая песня, фокстрот, чуть быстрее. Она должна вам подойти…
Всё ещё близко, почти шепчет.
— …она прекрасно танцует, правда? И хорошо готовит. И пока у неё нет мужчины.
Он подмигивает старшему следователю. Тот чувствует, как желудок проваливается к его неуклюжим ногам. Пытается рукой найти менее потное положение на затянутой в нейлон талии одуванчика. Слышит свои слова, произнесённые вслух…
— Я не удивлён.
Но слова теряются в музыке, группа начинает играть ускоренную аранжировку… «New York, New York».
Стол Юня расположен очень неудачно, прямо под гирляндой кроваво-красных ламп. Лицо детектива выглядит так, будто все его прыщи взорвались одним махом.
— Мне надо допросить вас, — говорит он Пиао. — Я беседовал с Яобанем вчера и позавчера. Он дал вам очень прочное алиби. Очень прочное. Слишком прочное. Я целиком и полностью доверяю ему, конечно, но Шеф Липинг…
Юнь качает головой и ослабляет бабочку, гладит бархат.
— …прекрасный материал. Делали в Англии, представляете? Качество, абсолютное качество.
— Шеф Липинг, — напоминает Пиао.
— Да, да, Шеф. Иногда он бывает не самым понимающим человеком. Иногда он не слишком верит людям, знаете. Он считает, что Яобань покрывает вас. Он настаивает, чтобы мы вызвали его двоюродных братьев и допросили. Ещё допросили вас и представителей Районного Комитета Яобаня. «Чьи-нибудь любопытные глаза наверняка видели, был он там, или его не было, — сказал он. — Чьи-нибудь любопытные уши слышали, были ли вы дома у Яобаня в ту ночь». Да уж, он у нас не из доверчивых…
Юнь высоко поднимает бутылку, допивая всё до последней капли.
— …это ужасно — быть таким недоверчивым.
Пиао кивает, вставая со стула.
— Мне надо идти, уже поздно.
— Уже, старший следователь? Но после перерыва группа будет играть подборку песен Южной Америки. Это апофеоз вечера. Ча-ча-ча, танго. Лили божественно танцует танго…
Одуванчик хихикает и застенчиво отворачивается. Юнь наклоняется через стол, рука прикрывает рот.
— …Лили и танго — это жгучая смесь, острее чилийского соуса в августе.
Нейлон, яростно розовый шифон и танго… не то сочетание, которое будит в нём фантазии о разнузданной страсти. Пиао со всеми прощается. Когда он проходит мимо её места, одуванчик впихивает ему в ладонь адрес, накарябанный на клочке бумаги. Только на полдороге к дому старший следователь находит урну. А если мусорить на улице, можно нарваться на весьма внушительный штраф.
Новый день. Новое пиво. Новая плёнка.
— Ушёл, пока ты спала. Пробка стояла аж до самых ворот Фудань. Всё утро опаздывал везде. Через десять минут у меня встреча с директором и Лазарем. Решил быстренько тебе позвонить, просто сказать, что я тебя люблю.
Е Ян потягивается, зевает. Пока мотается плёнка, Пиао представляет её, соболиные волосы лежат на щеке. Тёмные соски вздымаются над горизонтом шёлкового персикового белья. Губы прижаты к телефонной трубке в сонном поцелуе.
— Я тоже тебя люблю, — шепчет она.
Пиао возвращается в ванную. Вода в раковине холодна, как лёд. «Тоже тебя люблю». Её слова наполняют его болью, горячей, как расплавленная сталь. Он вытирает лицо. Температура спала, утихла. Он открывает пиво. На плёнке почти ничего нет, кроме отдалённого шума… душ. Играет Радио Шанхай… трель звонка, «Граждане и общество». Чэн Си Юань, исполнительный вице-президент шанхайской службы почты и телеграфа, выслушивает жалобы.
ЗВОНЯЩИЙ: У меня ужасный телефон, он едва работает.
ЧЭН: Мы знаем, что есть проблемы, и мы изо всех сил стараемся их решить.
ЗВОНЯЩИЙ: Чего?
ЧЭН: Я сказал, мы знаем…
ЗВОНЯЩИЙ: Не слышу вас по этому кошмарному телефону, он какой-то поломанный!
Пиао мотает вперёд, вслушиваясь в тихую гонку сильно ускоренного звука. У него уже выработался инстинкт, когда останавливать перемотку. Вот он уже прослушивает односторонний разговор, наполненный паузами и подмостками глубокой тишины. У телефона Е Ян… голос её. Молчание звонящего… ничто не указывает на то, кто это. Он быстро отматывает назад, находит начало звонка; отчётливый спаренный щелчок, когда запись переключается с УВЧ-передатчиков на телефонный жучок. О звонке договаривались заранее, иначе быть не может. Е Ян берёт трубку и сразу понимает, кто звонит. Но имена не звучат. Голос её пронизан волнением. Звонящий неслышен. Тишина. Девушка произносит целую обвинительную речь. Занавеси на её злости отброшены в стороны. Слова отрепетированы настолько… что у него сразу появляется ощущение, она про себя уже тысячу раз проговорила их. В душе. В лифте. Во сне, и всё равно не отточила до идеала. Тянется за каждым словом. А с той стороны провода льётся исключительно холод. Из Е Ян хлещут эмоции, которые Пиао до сих пор не знал, как назвать. Как у маленькой рыбки, которая видит, насколько широко большая рыба может распахнуть пасть. Страх. Е Ян в растерянности и испугана.