— Я знаю, что мы обо всём договорились, но мы несём риск, чтобы доставать для вас эти подарки. Вы знаете, что будет, если нас поймают?
ТИШИНА.
— Хотя какое вам дело.
ТИШИНА.
— Цены выросли. Угрожать нам ни к чему. Они у нас, вы их хотите купить. Утройте цену, и они ваши. Это бизнес. Мы несём риск.
ТИШИНА.
— Они совершенны. Я сама на прошлой неделе была в лаборатории, видела их; лучше, чем любые экземпляры, что можно сейчас найти на рынке. Гарантирую, что вы сумеете утроить ту цену, что мы просим.
ТИШИНА.
— Да иди ты на… Скажи что-нибудь. Мы договорились?
ТИШИНА.
— Договорились?
ТИШИНА.
Сперва звонящий кладёт трубку, потом, следом, Е Ян. Запись снова переключается на УВЧ-передатчики. Звук бьющегося стекла, разлетающейся керамики. Тонкий голос Е Ян ревёт в грохоте вспышки ярости.
— …Мудак, мудак…
Её последние слова. Остаток плёнки пуст. Непрерывный поток белого шума, слабого, как звук дыхания. Но Пиао не слушает его, его чувства уже отматывают в памяти назад; он сосредотачивается на явственном звуке, который разорвал тишину перед самым концом телефонного разговора. Перед тем, как молчаливый звонящий повесил трубку. Глухой треск. Щелчок разряда тока. Он тут же его узнаёт. Отматывает плёнку… полторы дюжины щелчков. Он снова и снова вслушивается в него, выкрутив громкость на максимум. Но это уже не нужно, он так, просто убеждается. Он уверен, что правильно опознал звук с первого раза.
Всю сознательную жизнь он хотел себе такую вот зажигалку. Пьезо. Тонкую. Золотую. Данхилл. Глухой треск… и сине-белая вилка разряда мелькает в недрах зажигалки, когда вспыхивает пламя.
Глухой треск.
— Вот ты и приплыл, — говорит Пиао, выключая магнитофон.
Он открывает последнее пиво и раскуривает последнюю «Панду Бренд», но до конца не допивает и не докуривает. Истощение, волна алкоголя, никотина и возбуждения… накрывают его. Внезапно он чувствует онемение. Он спит сном младенца, впервые за долгие недели. Во сне он видит розовый шифон, зажигалки Данхилл… и англичанина, Чарльза Хейвена.
Глава 31
Площадь Жэньминь… Народная площадь. Потоки цветов. Изображение Великого Кормчего. Красные звёзды. «Великий поход». Пиво Цинтао. И под ногами лепестки всех цветов.
В центре неразберихи устроили небольшую ярмарку. Карусели, горки… безжалостный молот генератора пережёвывает жестяные клочья музыки, доносящиеся из колонок. В ветре замешан крепкий коктейль; запах керосина, горелой пыли и пережаренной еды. Ещё в воздухе мелькают кровавые пятна, красные лепестки… напоминающие вишнёвые губы.
Пиао смотрит, как Чэнь с детьми в очередной раз проезжает мимо на карусели. С каждым оборотом они всё меньше и меньше машут ему. Столько всего пришлось пообещать им, чтобы вытащить сюда, столько всего отменить. Каждый круг на крашеных, облупленных лошадях и пандах теперь успокаивает в нём чувство вины.
Он потягивает тёплое пиво, смотрит, как Яобань наступает на электрический кабель, протискиваясь через толпу. В обоих руках — еда. Он кусает, когда толпа становится пореже, и мечтает об укусе, когда народ стискивает плечи.
— Прикольная штука, Босс, там какие-то американские студенты поставили стойку с едой рядом с платформой, где празднуют Великий Скачок Вперёд…
Он поднимает полные руки колбасы, хлеба, лука и жирной бумаги ко рту. Укус выдавливает жирного слизня горчицы прямо ему в кулак. Громадная янтарная слеза. Она медленно падает ему на галстук, изяществом полёта почти отрицая силу тяготения.
— …они их называют «хот-доги». Поганое имя, но на вкус очень даже ничего. Попробуйте, Босс. Куда круче завтрака из пива и сигарет.
Решив не чувствовать больше себя виноватым, старший следователь тут же раскуривает очередную «Чайна Бренд».
— Что ты для меня нарыл?
Яобань рукой трёт подбородок. Кетчуп украшает щетину.
— Что я для вас нарыл?
Раздаётся смех, подавленный и изнурённый.
— Что я для вас нарыл? Говно, охуительную кучу, и там ещё осталось. Каждый день у меня устраивает обыск какой-нибудь косоглазый сотрудник Бюро. Вчера приходили два раза. Позавчера аж три раза. Перерыли каждый шкаф, каждый ящик. Даже в помойку залезли.
Пиао чувствует, как шов тревоги раскаляется в центре его лба. Им достаточно время от времени толкать его в спину, просто обозначая, что они рядом. Напоминать, что ты живёшь в аквариуме внутри аквариума… внутри аквариума. Не надо сильно прессовать человека, которому некуда бежать. Которому негде спрятаться. Телефон прослушивается. Уличные Комитеты отслеживают каждый твой шаг, каждый жест. Для того, чтобы выбраться из города, нужно разрешение на перемещение по стране.
Куда тут бежать. Где тут прятаться.
Очередной смешок. Кетчуп и горчица украшают его губы и зубы.
— …а Юнь, козлина, накинулся на меня как голодная собака на кость. Больше вопросов, чем прыщей на роже…
Яобань придвигается ближе, глаза его отслеживают всё вокруг. Из лукового дыхания прорезается шёпот.
— …он мне не верит. Никто не верит ни мне, ни вам.
Карусель тормозит, останавливается. Дети сползают по бокам крашеных лошадей, прямо в руки родителям. Их места занимают новые пассажиры. Деревянный круг делает первый медленный оборот. Лошадки… поднимаются, опускаются. Музыка… жестяная, искажающе громкая. Скорость неуверенно, волнообразно нарастает. Шишка стискивает кулак. Большой и белый, как тарелка.
— Они давят, Босс, так сильно, что остаются только пятна.
— Что ты для меня нарыл?
Кулак разжимается.
— Бля, Босс, вы никогда не сдаётесь?
Шишка вытаскивает бумагу из внутреннего кармана и расправляет на засранном птицами столе.
— Судэкспертиза, по своим каналам. Пришла сегодня утром. Они определили телефонный номер по отпечатку в телефонном журнале Чжиюаня.
Глаза Пиао впиваются в распечатку. Номер с префиксом «39». Номер Политбюро. Следом идёт код Пекина. В груди у старшего следователя колотит молот, волна адреналина омывает сердце.
— Там оказался крутой тун чжи, Босс, старый друг Чжиюаня. Чжан Чуньцяо.
Шишка хитро косится. Хлеб, горчица, сосиски цвета мяса плотно набились ему меж зубов.
— По другим своим каналам я сумел проверить линию Чжана Чуньцяо. У меня старый друг работает телефонистом. Сведения стоили мне три пачки «Чайна Бренд». Будете должны, Босс.
— Три пачки, и ты называешь это дружбой?
— И вы назовёте, когда узнаете, какое говно он раскопал…
Яобань вынимает бумагу из пальцев старшего следователя и разворачивает её. Море жира. Море горчицы и кетчупа. Море цифр.
— …через двадцать минут после того, как Чжиюань позвонил своему старому товарищу Чуньцяо, товарищ сам сделал звонок, в 3:50, и длился он восемь минут…
Пиао видит номер. Ещё один тун чжи. Ещё один член Политбюро… снова префикс «39».
— …узнаёте номерок, Босс?
Старший следователь изучает его, чувствуя в нём что-то знакомое.
— Нет, а что, точно должен?
— Ну, если свадьба это на всю жизнь, то да, Босс…
Он откусывает хот-дог, у него на языке ворочаются хлеб и бумага, на вкус совершенно одинаковые.
— …это номер вашей жены. Резиденция министра Кан Чжу в Пекине.
Слово буквально ударяет его. Тишина вжимается в среднее ухо, и на её крыльях прилетает звук дождя. На лице Пиао. На краске Красного Флага. И на последнем видении её. Рука, тяжёлая от золотых колец, скользит по её плечам. Лицо медленно отворачивается. Очередным ударом слова Яобаня вытаскивают его назад.
— Через одиннадцать минут, в 4:01, из резиденции Кан Чжу сделали звонок вот по этому телефону…
Шишка пальцем тычет в бумагу.
— …это код Чжецзяна, номер в Ханчжоу…
Пиао уже знает, что будет дальше, готовится удержаться на ногах.