Пиао жалеет, что не захватил выпивку, не ради алкоголя, ради стакана… просто чтобы вертеть что-нибудь в руках. Маска переживаний; пальцы его уже выдают. Он прячет их глубоко в карманах.
— А я подумал, что стоит собрать информацию по вам, мистер Хейвен.
— По мне, старший следователь? Зачем вам собирать информацию по мне?
Улыбается, но в глазах его мелькают иглы, будто где-то вдали стая ворон смотрит на горизонт.
— Потому что вы убили Бобби Хейеса. А также Е Ян, Хейвуда и Цинде. В нашей стране это достаточный повод, чтобы собирать информацию по человеку. А вам так не кажется? Может быть, мистер Хейвен, вы соблаговолите угостить меня сигаретой?
Англичанин лезет во внутренний карман. Золотая пачка, твёрдая, с прямыми углами. Табак сладок, как коричневый сахар.
— И огня, пожалуйста.
Зажигалка уже у него в руке, наманикюренный палец лежит на кнопке. Глухой щелчок. Проскакивает разряд. Вспыхивает газ. Огонь внизу синий, наверху бледно-жёлтый.
— Спасибо, у вас в Англии очень хорошие сигареты. Очень сладкие, как жёлтое вино. И зажигалка у вас прекрасная, мне всегда хотелось такую же.
Тот убирает зажигалку, глазами в первый раз за вечер встречается с Пиао; лёд против льда.
— Вы часто обвиняете людей в четырёх убийствах в такой книжной манере?
— Нет. У меня ни разу не было подследственного, убившего четырёх человек.
— И, конечно, вы можете доказать ваши обвинения, следователь; свидетели, судмедэкспертиза, улики. Расскажете про улики?
— Нет. Официально я не могу доказать даже то, что вы находитесь в стране, или хотя бы раз приезжали к нам. Официально вы тут вообще не стоите. В наших файлах по вам меньше информации, чем я могу узнать про Дэна Сяопина одним нажатием кнопки. Но знать-то это мне не мешает?
Англичанин подносит к губам минералку, донышко стакана увеличивает зубы.
— Я не согласен. Вы мечтатель, следователь Пиао. Вам стоило бы понимать, что ваше знание в суде не будет ничего стоить.
— Тут вы правы, мистер Хейвен, но всё ещё будет, улики — штука такая, они растут как бамбуковые побеги, очень медленно. А убийцы, они как обезьяны, чем выше они забираются по дереву, тем отчётливее показывают свою жопу.
Хейвен придвигается вплотную к Пиао; его слова тёплым дыханием овевают щёку. Но при этом вызывают озноб. Так спокойно сказаны… и так хорошо подобраны.
— Только я не обезьяна, старший следователь. Обезьяны не дарят подарки старшим членам Политбюро. Может быть, вам стоило бы бояться.
Предложение… но взгляд Пиао однозначно его отвергает.
— Я подожду, мистер Хейвен. Ждать я умею хорошо. Подожду, и улики появятся сами по себе. Сыграем в игру на нашем поле. Вы захотите покинуть страну, но вдруг появятся необъяснимые задержки. Забронированные билеты чудесным образом пропадут из базы данных. Внезапно у вас откажутся принимать кредитную карту. В комнате отеля, в вашем портфеле найдут украденные предметы или запрещённые вещества.
Англичанин отворачивается уходить, но в последний момент сквозь стиснутые зубы раздаётся шёпот. Слова аккуратно высечены изо льда.
— Ты просто не представляешь, куда лезешь, следователь, простой полицейский. Проваливай, пока тебя не засосало с головой.
Хейвен медленно курсирует через надушенную толпу гостей. Плавная походка ящерицы. Через пару секунд он выпадает из вида Пиао в давке Армани и сверхпышных галунов.
Последний взгляд, когда Пиао выходит из зала приёма, их глаза встречаются хлёстким ударом, горьким, как обморожение. Хейвен разворачивается, продолжает разговаривать с одетыми во френчи членами Политбюро. Они смеются. Чокаются бокалами.
Пиао идёт домой, вглядываясь в каждую тень. Слова англичанина безудержной икотой крутятся в голове.
Проваливай, пока тебя не засосало с головой.
Пять звонков, окончившихся слезами. Злые слова. Брошенные трубки. Переживания каждого разговора выплёскиваются на стол Пиао пепельницей, полной бычков, и караулом пустых бутылок из-под Цинтао. Он снова набирает номер, уже впитавшийся в костный мозг. Говорит номер комнаты. Связь, гудки, она снимает трубку. Её голос… она уже знает, кто звонит.
— Не надо больше, уже хватит, Сунь. Уже хватит. Я больше не хочу спорить. Не хочу плакать.
Пиао закрывает глаза, набирает в грудь воздуха и отталкивает нетерпение и панику. Подбирает каждое слово, тщательно укладывает. Слушает дыхание Барбары, пока говорит, и пытается определить её чувства по ритму выдохов в трубку. Секунды молчания… и в них звучит эхо его последних слов. И слабый, такой слабый звук на заднем фоне… наполняют стакан, достают сигарету из пачки и прикуривают. Глухой щелчок зажигалки.
Пальцы клешнями впиваются Пиао в живот, ноги будто залили бетоном. Внезапно он осознаёт, что Хейвен сейчас находится в той же комнате, где Барбара. Все его звонки он сидел рядом.
— Ты ошибся, Сунь, он не такой. Чарльз не мог никому причинить вреда. Он собирается помочь мне найти убийцу Бобби…
Снова тишина, она трещит от её ломающегося голоса. В глазах стоят слёзы… тёплые, солёные. У них вкус прощания и одеколона англичанина.
— …мы уезжаем в субботу. Пожалуйста, не звони мне больше. Я просто не вынесу.
Секунды молчания, потом:
— Сунь, я тебя не забуду.
И она исчезает, только электронное биение остаётся в трубке.
Уже поздно. Сигареты кончились. Пиво кончилось.
Пиао спит, глубоким, бездонным сном. Во сне он видит переломанные тела, кровоточащие речной грязью, и залы ожидания в аэропортах, где пахнет дезинфектантом.
Звуки естественно вливаются в его сон. Ключ поворачивается в замке. Открывается дверь. Закрывается дверь. Шаги в коридоре. Нога ступает аккуратно и осторожно. А потом накатывает волна адреналина. Бьёт прямо в грудь. Отдаётся в крышке черепа. Сон слетает в один миг, он выскальзывает из постели. Голый. Вытаскивает из-под кровати наплечную кобуру. Её кожа холодит бедро… рифлёная рукоятка ложится в руку. Он снимает предохранитель. Прижимается к стене. Шаги всё ближе. Тень, человеческий силуэт на фоне ковра. Единым движением он выходит из-за двери, хватает человека за шею. Глушитель модели 67 крепко вжимается в кость сразу за ухом. Его поза — ожидание встречного движения. Но тот замирает. Только крик — глухой, быстро оборвавшийся. Пиао убирает руку. Фигура, тёмная, худая… опускается, выкручивается из его захвата на кровать. В ноздри бьёт запах духов. А в глазах отражается знакомый изгиб губ, которые он когда-то целовал. Волосы её падают шторой на одну сторону лица, как чернила, разлитые по бумаге.
— Линлин.
Его жена. Редкий случай, когда он может выговорить её имя, с тех пор, как она ушла.
— Рада видеть тебя, Сунь.
Во внезапном порыве смущения он тянется за полотенцем, чтобы прикрыться, обвязывает его вокруг талии. Прячется от неё, будто они никогда не были близки.
— Я тоже рад тебя видеть. Хорошо выглядишь.
Она улыбается, улыбка напоминает ему морозные узоры на окне. Одним взглядом она окидывает и его, и всю комнату. Видит, что он не брился. Видит, что он пьёт и жрёт всякое дерьмо. А она, каждая её черта… безукоризненна. Он чувствует себя жалким в своей потасканности.
— Ты вернулась?
Она не отвечает. Едва эти слова покидают его уста, как ему хочется забрать их назад. Тупо. Господи, как тупо. Он убирает пистолет в кобуру и заталкивает под кровать. Встав, выглядывает в окно. Идёт дождь. Сильный, непрекращающийся дождь. Внизу, на улице, припаркован Красный Флаг. Дождь бьёт по чёрной краске. Двигатель работает. Он снова смотрит на Линлин… дождь завяз в её волосах, совсем как в ту ночь. Конечно, она не вернулась.
— Извини, что так драматично вломилась. Я хотела написать записку и отправить с курьером…
Глаза её опускаются, и впервые Пиао замечает толстую папку у неё в руках. Белые как фарфор пальцы гладят толстые чёрные буквы, выдавленные на обложке.
МИНИСТЕРСТВО БЕЗОПАСНОСТИ
— …но дело такое важное, что я решила убедиться, бумаги попадут прямо тебе в руки…