Спроси её.
Реципиенты, мы знаем, кто это были?
Снова переворачиваются страницы.
— Почки пересажены двоим реципиентам. Должно быть, это важные чиновники. Имена не указаны.
— А роговицы?
Вуаль иссиня-чёрных волос закрывает лицо, переводчица откидывает её. Её глаза, резиновые шарики, танцуют по иероглифам и страницам.
— Их пересаживали американцу…
Связывает номер пациента со счётом-фактурой. Стучит по нему костяшками пальцев, гладкими, как ракушки каури.
— …счёт, его оплатили наличными, сорок пять тысяч долларов. Роговицы пересажены десятилетнему ребёнку. Адаму Майклу Ирвингу. Есть его адрес в Филадельфии. И телефонный номер.
Барбара забирает страницу к себе на стол, пальцем проводит по каждой цифре в телефонном номере. Там где-то живёт мальчик, который теперь смотрит на мир глазами Бобби. Она берёт трубку. Звонит. А потом тишина. Тишину размечают и отмеряют удары у неё в груди. Она слушает, допивает вино, тёплое и слабое, но тут же хочет чего-нибудь покрепче. Обрывает связь прежде, чем их успевают соединить, потому что знает, если трубку снимут, то ей ответит он. Он. Десятилетний мальчик. Блондин… как и должно быть. И с небесно-голубыми глазами.
С глазами Бобби. Она кладёт трубку, подходит к бару, наливает в тяжёлый хрусталь щедрую порцию «Тичерз». Золото на серебре. Лёд трещит, обрушиваясь в алкоголь. Она поднимает стакан к губам и выпивает залпом. Удовольствие и боль, виски. Огонь и лёд.
Спроси её.
— Бобби Хейес, сердце, почки и роговицы, кто их удалял?
Переводчица листает страницы, глаза следят за извилистым следом своего же ногтя; уверенно, убеждённо, как глубокий разрез скальпелем.
— Хирург-консультант. Доктор Чарльз Хейвен.
Глаза жжёт, Барбара оборачивается к окну, но Бобби уже исчез. Остались только круги; слёзы конденсата катятся по ним.
Видение… просто видение?
— Что-нибудь ещё нужно, мадам Хейес?
Барбара кладёт руку на тонкий след на стекле, который оставил Бобби. Она может чувствовать его.
— Нет, мне больше ничего не надо. Благодарю за помощь.
Дверь закрывается. Комната пустеет. Мир пустеет. Его наполняют одни слёзы. Перед уходом она берёт листы данных со стола; короткая записка на обложке со слабым запахом сигарет «Чайна Бренд». Она может представить, как он её писал. Улыбается, убирает конверт в дипломат. Выключает в кабинете свет.
— Спасибо, Сунь Пиао, — шепчет она по дороге к двери лифта.
Идёт по улице… отличная погода разлетается вдребезги. Небо в клочьях облаков. Солнце, но у него на хвосте уже висит дождь. Можно чувствовать его запах, его вкус. Она хочет, чтобы он пошёл и кончился, но тот решительно упирается.
Барбара ускоряет шаг. Идёт нигде, но в то же время всюду. Мимо знакомых кафе. Которые кажутся незнакомыми. Всё не так. Походка её успокаивается только когда она разворачивается назад к офису, и тут до неё долетает хвост мелодии, идущей из открытых дверей бара.
The moment I wake up,
Before I put on my make-up…
I say a little prayer for you.
Иногда всё, что угодно, наполнено своим смыслом.
Она нажимает кнопку интеркома.
— Мне надо кое-кого проверить, Кармайкл. По полной программе. И отследить. Мне нужны ежедневные отчёты о том, где он и чем занимается. Любой ценой. С кем бы ни пришлось договариваться. Сейчас он в Китае. Где точно — не знаю. Если в Шанхае, то остановился в отеле Цзин Цзян. Если в Пекине, то в государственном пансионате Дяоюйтай.
За окном небо стремительно темнеет. Кажется почти жидким. Жёлтый цвет становится малиновым. Красный — пурпурным.
— Друг или враг?
Глаза Барбары следят за изгибами Потомака, за мемориальной автострадой Джорджа Вашингтона, обнимающей его дальний берег ленивой лентой дорожного движения.
— Враг.
Она слышит, как его пальцы уже выстукивают ритм по клавиатуре компьютера.
— Ты сказала «его», значит, это мужчина?
— Да, это мужчина.
— Американец?
— Нет.
Она слышит, как щелчки клавиатуры замедляются, утихают.
— Если он не из наших, то кто это?
Солнце камнем падает за горизонт. Барбара уже не уверена, что оно когда-нибудь взойдёт снова.
— Он англичанин.
— Такой же англичанин, как жареная рыба с картошкой, ячменные лепёшки с вареньем?
Барбара прижимает руку к стеклу, городские фонари грязными пятнами горят под ней.
— Нет, Кармайкл, он англичанин как «Джек Потрошитель».
Глава 40 ПРИЗРАЧНЫЙ МЕСЯЦ, ГУЙ ЮЭ… СЕДЬМОЙ ЛУННЫЙ МЕСЯЦ.
Не будь суеверным, ведь в это время призраки ада гуляют по земле. Не будь суеверным, иначе будет опасно отправляться в путь. Ходить плавать. Жениться. Переезжать в новый дом.
Не будь суеверным, иначе если в это время умрёт твой муж, твоя жена, твой отец или мать, если умрёт твой брат, сестра или твой собственный ребёнок… тебе нельзя будет хоронить его. Придётся сохранять тело для похорон через месяц.
Долгие недели. Долгие дни.
Столько всего нельзя делать, если ты суеверен. И столько всего сделать надо.
В первый и пятнадцатый день месяца призраков надо жечь деньги для призраков и ладан… чтобы успокоить, умиротворить духов. В первый и пятнадцатый день месяца призраков надо вдумчиво, сложным образом приготовить пищу, и положить подношения на столы, выставленные перед домом… чтобы успокоить, умиротворить духов. В первый и пятнадцатый день месяца призраков надо вымыться, одеться в лучшие одежды и пойти в даосский храм… чтобы успокоить, умиротворить духов.
Смерть — щепетильный вопрос. Не надо говорить о ней… и даже намекать. Надо рассуждать о долголетии. Смерть — табу. Будь осторожен, очень осторожен, когда произносишь цифру «четыре»… в Китае она произносится так же, как смерть. Не дари часы, это верная примета того, что скоро кто-то умрёт. Если ты решишь написать завещание, ты не сможешь найти человека, который как свидетель подпишет его. Если даришь цветы — всегда дари красные, никогда белые… белый цвет ассоциируется со смертью. Покупать страховку жизни в это время тоже не стоит. А если ты собираешься отправиться в отпуск или переехать, выбирай любое из множества чудесных географических названий, украшающих Народную Республику, как конфетти свадьбу. Долина Счастья. Дорога в Рай. Небесные Врата. Бульвар Тысячи Наслаждений. Когда едешь в Соединённые Штаты Америки, ходи по всем прекрасным национальным паркам, что может предложить тебе эта страна. И только один избегай всеми силами… Долину Смерти.
А в седьмой день седьмой луны, обосновавшись в самом сердце месяца призраков… цинжэнь цзе,день влюблённых. Открытки. Шоколадные конфеты. Рестораны. День любви в месяц призраков.
Не будь суеверным… слишком суеверным. Она может пройти мимо тебя, её украдут призраки.
Глава 41 ПЕКИН, КИТАЙСКАЯ НАРОДНАЯ РЕСПУБЛИКА
Человек идёт мимо стены из листового зеркального стекла. Движется через поток машин на Чананьдунцзе… артерии города, чавкающей выхлопными газами миллиона машин, десяти тысяч автобусов, пятидесяти пяти тысяч такси, полутора миллионов мотоциклов. Он ещё далеко, но не узнать его невозможно — Чарльз Хейвен.
Всё ближе. Очертания уплотняются. Черты лица смещаются, встают на место. Глаза удивительно синие. Яростно синие. И волосы, белее, чем запомнил Пиао.
Воспоминания о воспоминаниях в воспоминаниях. Как они обманывают. Как они убеждают.
Старший следователь опускает карманный бинокль и трёт глаза. Сон перестал быть естественным действием, теперь он больше похож на бабочку, ускользающую от сачка. Он смотрит, как англичанин пронзает тени на тротуаре, входит в Банк Китая. Уже не первый день… отслеживает его неспешное путешествие. От больницы к больнице. От банка к банку. От госучреждения к госучреждению. Нарастает скука и усталость. Парализующие. Выбивающие из колеи. Они текут по артериям старшего следователя в мускулы и в кору головного мозга. Он в одиночку делает работу, на которую направили бы тринадцать сотрудников БОБ, если бы это была операция Бюро.