В людей мне прежде стрелять не доводилось, и решиться на это было крайне трудно. Но поскольку никого передо мной по-прежнему не наблюдалось, я, поборов сомнения, выставил ствол автомата из-за колеса и выпустил по зарослям две скупые очереди. Словно вдогонку им, тут же заскрежетал стартер.
— Найтли, — шепнул я на ухо замершей в траве девушке, — полезай в кабину, только осторожно!
Сам же, опасаясь за нее, вернулся на боевую позицию. Как оказалось, вовремя. Над срезом противоположного кювета нарисовалась голова, косо обмотанная клетчатым платком. Ее обладатель, бросив быстрый взгляд на грузовик и, видимо, не заметив ничего угрожающего, резво метнулся через дорогу в нашу сторону. В одной руке он держал что-то вроде длинного ножа, а во второй — обрез двустволки.
«Хочет обойти с тыла!» — мелькнуло в голове, и палец на спусковом крючке инстинктивно дернулся. Абориген тоже дернулся и, выронив оружие, рухнул на шоссе.
Ба-бах — это уже оглушительно громыхнул карабин. И вслед за выстрелом из кузова донесся хрипловатый голос дяди:
— Второй готов! Будут знать, как связываться со старыми партизанами!
Выпустив наобум остаток обоймы, я в два прыжка влетел в кабину и захлопнул дверцу. Вилли тут же вдавил педаль газа, и грузовик сорвался с места. Вдруг кто-то метнулся к машине буквально из-под колес. Бледный как смерть водитель (если так можно сказать о темнокожем человеке) вспрыгнул на подножку, вцепился в зеркало заднего вида и начал истерично кричать.
Поскольку нервы у всех были напряжены до предела, притормозить Вилли не догадался, и единственное, что я мог сделать, — это просто придерживать парня через окно за рубаху. Так мы и летели несколько километров: орал водитель, ржали лошади, вопил дядя, громко матерился по-немецки Зомфельд. В какой-то момент мне стало даже смешно: в далекой африканской стране на стареньком убогом грузовичке от неведомых головорезов спасаются русский, латыш (по паспорту), немец, южноафриканская красавица и чернокожий абориген! Да-а, тот еще компот…
Вдруг позади вновь грохнул карабин. Водила умолк, Вилли от неожиданности нажал на тормоз, забыв при этом выключить сцепление. Разумеется, тут же, поперхнувшись, замолк и мотор. Вспомнив, что мой автомат разряжен, я торопливо сменил обойму и лишь после этого осторожно выглянул из кабины. Вокруг не было ни души. Не считая водителя, громко рыдавшего у крыла правого колеса. Я, больше беспокоясь за дядю, перемахнул через борт. Открывшаяся взору картина потрясла омерзительным натурализмом: пораженная копьем лошадь дергалась в предсмертных конвульсиях, залив кровью практически весь настил. Оставшиеся в живых кони, сбившись в кучку, испуганно ржали.
— Я ее пристрелил, — качнул дядя стволом карабина. — Чтоб не страдала.
— Кто на нас напал, как вы думаете? — задал я ему вопрос, не узнав при этом своего голоса.
— Люди Аминокана. Я узнал одного из них. Его звали на французский манер — Люсьен. Это как раз тот, кого ты срезал на шоссе… Да-а, племянничек, смотрю, ты тоже постепенно втягиваешься в местные междоусобицы… Смирись! Видать, такова у нас с тобой планида…
В путь мы тронулись минут через десять, когда все более-менее успокоились. По предложению Вилли решили слегка изменить маршрут. За руль уселся теперь сам водитель, я же остался в кузове с дядей. Душу переполняли тупая тоска и злость на самого себя. Я стал преступником, убийцей и по законам любого государства подлежал теперь суровому наказанию. Отныне мне оставалось лишь бегать и скрываться от правосудия…
Миновав несколько хаотически разбросанных деревушек, грузовик свернул в чащу, и, выехав на свободное от деревьев пространство, водитель заглушил мотор.
— Алекс, — крикнул Зомфельд, — спускай доски, меняем транспорт!
Я не возражал. Бездумно, словно механический робот, открыл замки заднего борта, помог спустить сперва дядю, потом — скользящих по крови лошадей. Погибшую лошадь тоже хотели вытащить, но водитель умолил нас оставить ее ему — в качестве своеобразной доплаты за беспокойство. Поблагодарив за обещанные и полученные от меня пятьдесят долларов, парень распрощался с нами с явным облегчением, и грузовик вскоре скрылся из виду. Мы же в который уже раз принялись перераспределять груз. Поскольку лошадей теперь на всех не хватало, нам с Зомфельдом выпало следовать дальше пешком.
Воистину человек — странное и непостижимое существо. Сейчас, когда я вел лошадей с носилками, а Вилли брел, держась за стремя Найтли, меня начала терзать жгучая ревность, хотя минутами раньше голову одолевали совсем другие мысли. Я жутко завидовал немцу! Особенно когда в разговоре девушка склоняла к нему голову и ее атласные локоны, словно нарочно, гладили его покрытую белесой щетиной щеку. Однако вскоре нещадное солнце, поднимающиеся от земли тропические испарения и тупая боль в ногах заставили отвлечься от столь несвоевременных мыслей.