В чувства привела Валентиныча седельная табуретка, поддававшая ему супротив обыкновения не под мосластый зад, а весьма болезненно под рёбра. Олень нёсся совершенно диким галопом, спотыкаясь о кочки и пробуксовывая в оттаявшей болотной грязи. Перед Валентинычем, лежащим животом поперёк седла, обхватив обеими руками шею обезумевшего животного болтался Каюк. Снегирь, в манере пешего горского стрелка, стлался сбоку, уцепившись за стремя и едва касаясь ногами земли. Больнее чем углы табуретки бил в голове Валентиныча тяжёлый гулкий пульс. Он попытался набрать воздуха, но каждый новый скачок оленя снова безжалостно выбивал его из груди.
Напрягши всё тело, он изловчился и ухватил узду, трепыхавшуюся по ветру. В следующий момент, как под действием неумолимого стоп-крана, заскрежетав по мерзлоте, олень зарылся всеми четырьмя копытами по бабки в мох и встал. Каюк, взвизгнув, катапультным снарядом метнулся вперёд и застрял в рогах северного зверя. Снегирь по инерции промчался ещё дюжину шагов и с размаху хлюпнулся ничком в чёрную жижу. Сам же Валентиныч оказался в том же положении на холке оленя и со стоном сполз наземь.
Несколько минут было слышно только хриплое загнанное дыхание, вырывающееся из четырёх глоток. Первым заговорил Валентиныч. С трудом перевернувшись на спину и раскинув руки он спросил:
«Чего было то?»
Снегирь поднялся на четвереньки, выполз из лужи и сел на кочку. Он больше не походил на бойкую птицу, его грязно-пурпурная грудь окончательно стала чёрной. Каюк пыхтя высвободил лохмотья своего халата из многочисленных разветвлений оленьих рогов и шлёпнулся на землю перед его передними копытами. Снегирь переполз на следующую кочку и заглянул Валентинычу в лицо.
«Я уже кое-что слыхал о ваших номерах. Но такооое…», - он в растерянности только широко развёл руками.
«Послушайте, дружище, что за бес в Вас вселился? Ну что вы не поделили с этими несчастными копалами за соседним столиком? Нельзя же просто так, ни вашим - ни нашим, до полусмерти отметелить совершенно незнакомых вам тружеников кайла и лопаты!»
Валентиныч до боли зажмурил глаза, замотал головой.
«Тошна, бес, красный мангус!» - ожил вдруг Каюк.
«А вы, наследный, так сказать, принц, во имя вечного неба, какого мангуса Вы откусили ухо товарищу заседателя Пустапатров?»
«Он у Валентиныча кривая железка отбирал», - жалобно пропищал Каюк.
Но тут возмущённый Чингизид взял верх в его голове и громовой бас низким рокотом разнёсся над болотом:
«Никто не смеет отнимать благородный клинок из рук побратима наследника покорителя вселенной!»
«Ах, оставьте Вы эти ваши имперские замашки! Не место и не время!» - теперь уже не выдержали нервы у Снегиря.
«Валентиныч, я понимаю, что вы не особенно чтите каких бы то ни было богов, но вы, наверное, обращали внимание на такую белую круглую блямбу с синим пятном посередине, что висела под потолком в «Мамонте»?»
Снегирь подскочил со своей кочки и принялся в возбуждении подпрыгивать и махать руками. Теперь он больше походил на растрёпанную ворону.
«Так вот, эта штуковина называлась «Глаз Мамонта» - предмет культа копателей, каковыми является большинство клиентов “Мамонта”. Этот глаз откопали в незапамятные времена и передавали из рук в руки. С тех пор как Лу открыл свою харчевню, глаз висел там под этим богомерзким, закопчённым, вонючим потолком! Вы знаете, почему я говорю об этом в прошедшем времени?»
Пульс в голове Валентиныча приобрёл силу парового молота. Он засопел и отвернул голову от беснующегося Снегиря.
«Потому что Вы своим “благородным клинком” снесли эту хреновину и вот полюбуйтесь…», - Снегирь перестал метаться и начал рыться в складках своей сутаны.
Сначала на свет появилась фляжка с какой-то жидкостью, подозрительно напоминавшая «мамонтовскую» четвертинку, которую Снегирь моментально спрятал снова. Потом он извлёк несколько осколков белого и синего стекла.
«Вот, всё что осталось от «глаза», а ведь они думали, что это благородный и несокрушимый альмазит!» - Снегирь всхлипнул. - «Уже сейчас по нашему следу наверняка идут лучшие пустабрёхи округи.»
Каюк подполз поближе к безутешному служителю культов.
«Я посмотрю, да?» - и взял кусок цветного стекла с ладони Снегиря.
«И я сидел с вами за одним столиком! Надо же мне было именно там приземлиться», - надрывался Снегирь.