Вагстафф рванулся к Ральфу, но вдруг остановился. Он не мог заставить себя напасть на этого великого боппера, находясь от него так близко. Он подавил свое мерцание, зажег сигнал “ЗАПИСАНО” и пополз прочь, извиваясь в серой лунной пыли. За ним оставался широкий извилистый след. Ральф Числа с минуту стоял неподвижно, анализируя свои входные данные.
Он мог принимать сигналы от бопперов со всей Луны. Глубоко у него под ногами без отдыха копошились в вечном поиске диггеры. За двенадцать километров отсюда жили своей суетливой жизнью мириады бопперов Диски. С вышины шел слабый сигнал ВЕХ’а, большого боппера — корабля, связывающего Землю с Луной. ВЕХ приземлится через пятнадцать часов.
Ральф позволил всем данным слиться в одно целое и порадовался коллективно-осмысленной деятельности расы бопперов. Каждая машина жила только 10 месяцев, и все эти десять месяцев боролась за создание сциона, собственной копии. Если у тебя есть сцион, в каком-то смысле ты можешь пережить собственный демонтаж по истечении десяти месяцев. Ральфу это удавалось 36 раз.
Стоя в кратере и слушая всех одновременно, он мог чувствовать, как их индивидуальные жизни складываются в единое гигантское существо… рудиментарное существо, ощупывающее окружающее, как лиана в поисках света, в поисках высших существ.
Он всегда испытывал нечто подобное после сеанса метапрограммирования. Первый умел стирать кратковременную память, освобождая место для больших и важных мыслей. Время для мыслей. Ральф снова спросил себя, не принять ли предложение МЕХ’а. Тот предлагал ассимилировать Ральфа. Тогда бы он смог жить в полной безопасности… если, конечно, эти сумасшедшие диггеры действительно не устроят революцию.
Ральф установил для своих гусениц предельную скорость в 10 км в час. У него были дела перед прибытием ВЕХ’а. Особенно сейчас, когда Вагстафф вбил в свой жалкий микрочип идею помешать ТЕХ’у заполучить программу Андерсона.
Из-за чего Вагстафф так разволновался? Все будет сохранено — характер Андерсона, его воспоминания, стиль его мышления. Разве там было что-нибудь еще? Не согласился бы с этим сам Андерсон, даже если бы он знал правду? Сохранение программы… только это и было важно!
Кусочки пемзы похрустывали под гусеницами Ральфа. Стена кратера возвышалась в ста метрах от него. Он оглядел склон, выбирая оптимальный подъем.
Если бы Ральф только что не подключался к Первому, он смог бы вернуться по той дороге, которой он спускался в кратер Маскелене; но процедура метапрограммирования всегда стирала из памяти массу подсистем. Это делалось с тем, чтобы старые решения могли были быть заменены на новые, более эффективные.
Ральф остановился, все еще глядя на стену кратера. Он должен был оставить на дороге отметки. С двухсот метров казалось, что по одной из расселин можно было подняться.
Ральф повернулся, и его предупреждающий сигнал зажегся. Жара. Половина его тела-коробки оказалась на солнце. Ральф точным жестом поправил зонт.
Верхний слой зонта состоял из ячеек солнечной батареи, поддерживающих приятный уровень тока в системах Ральфа. Но основной целью зонта была тень. Микроминиатюризованные процессоры Ральфа не могли функционировать при температуре выше 90 градусов по Кельвину (температура жидкого кислорода).
Ральф нетерпеливо крутил зонт, продвигаясь к замеченной им расселине. Из-под его гусениц поднимались облачка пыли и мгновенно оседали на безвоздушную лунную поверхность. Катясь вдоль стены, Ральф занимал себя тем, что проецировал четырехмерные гиперповерхности. Светящиеся точки соединялись в сети, которые складывались и меняли положение в пространстве с каждым изменением параметров. Он часто занимался этим безо всякой видимой цели, но иногда особенно интересная гиперповерхность могла служить моделью важного отношения. Он слегка надеялся, что получит теоретико-катастрофное предсказание по поводу того, когда и как Вагстафф попытается помешать демонтажу Андерсона.
Расселина оказалась не такой широкой, как он ожидал. Он стоял внизу, двигая в разные стороны свою голову с сенсорами, пытаясь разглядеть верхний край 150-метрового каньона. Выбора не было. Он пополз наверх.
Почва под ним была очень неровной. Мягкая пыль перемежалась с острыми камнями. Он все время менял натяжение на гусеницах, постоянно приспосабливаясь к территории.
Формы и гиперпространства все еще мелькали у Ральфа в мозгу, но теперь он выбирал из них только те, которые могли служить пространственно-временной моделью его подъема по стене.