Стоит поразмышлять, например, над удивительным открытием психолингвистов Джеймса Лакнера и Меррил Гарретт.[2] Они обнаружили то, что можно назвать бессознательным каналом понимания высказываний. Во время эксперимента с двойным прослушиванием испытуемые слышали через наушники одновременно два канала. Им было предложено внимательно слушать лишь один из них. Как правило, испытуемые могли пересказать то, что слышали по основному каналу, но почти ничего не могли сказать о втором канале. Если по второму каналу передавалось какое-либо высказывание, испытуемые говорили, что слышали голос, и уточняли, мужской или женский. Иногда они могли сказать, что голос говорил на их родном языке — но что именно было сказано, они не знали. В проводимом Лакнером и Гарретт эксперименте по основному каналу передавалась двусмысленная фраза, например “Не put out the lantern to signal the attack”. (Эта фраза может быть понята как “Он выставил фонарь, чтобы подать сигнал к атаке” или “Он погасил фонарь, чтобы подать сигнал к атаке” — Прим. пер.)
Одновременно по второму каналу одной группе передавалась фраза, предполагающая определенную интерпретацию первого высказывания (например, “He extinguished the lantern.” — “Он погасил фонарь”), в то время как контрольная группа слышала какую-то нейтральную фразу. Испытуемые первой группы не могли ответить, что именно слышали по второму каналу, но, по сравнению с контрольной группой, они гораздо больше склонялись в сторону предложенной по нему интерпретации. Влияние второго канала на интерпретацию переданной по основному каналу информации можно объяснить только тем, что “непонятый” сигнал был обработан и спущен на семантический уровень — иными словами, он был понят, но понят, по-видимому, на бессознательном уровне! Или мы должны предположить, что в мозгу испытуемых имеются по крайней мере два различных и только частично сообщающихся сознания? Если спросить испытуемых, каким образом они поняли информацию второго канала, они честно ответят, что не знают, поскольку ничего в действительности не поняли. Возможно — как нам указывают данные о пациентах с разделенными полушариями, — мы должны были спросить кого-то другого, того, кто сознательно воспринял это предложение и намекнул о его значении тому, кто отвечал на наш вопрос.
Какую гипотезу мы должны выбрать, и почему? Мы опять вернулись туда, откуда начинали, а это значит, что мы должны постараться взглянуть на ситуацию под иным углом. Интерпретация сознания, которая сможет примирить все существующие противоречия и ответить на все каверзные вопросы, требует настоящей революции в нашем образе мыслей. Отвыкать от дурных привычек нелегко. Фантазии и мысленные эксперименты, собранные в этой книге, послужат как игры и упражнения, которые помогут вам это сделать.
В первой части мы приступаем к нашим исследованиям как к быстрой прогулке по местности, обращаем внимание на несколько достопримечательностей, но пока только начинаем нашу кампанию. Во второй части наша цель, глаз разума, рассматривается извне. Что именно позволяет сторонним наблюдателям предположить наличие “другого разума”, иной души? Третья часть обращается к физико-биологическому фундаменту разума и от него поднимается на несколько уровней вверх до уровня внутренних представлений. Разум предстает здесь как самопрограммирующаяся система представлений, физически заключенная в мозгу. Здесь на нашей дороге возникает первый камень преткновения, “История одного мозга”, и мы предлагаем некоторые обходные пути. В четвертой части мы рассматриваем последствия взгляда на разум как на тип компьютерной программы — абстракции, не зависящей от конкретного физического воплощения. Эта гипотеза открывает восхитительные возможности, такие как различные технологии переселения душ и Фонтан Вечной Молодости. В то же время она открывает и Ящик Пандоры, полный традиционных метафизических проблем, на этот раз облаченных в нетрадиционные костюмы. Эти проблемы мы пытаемся решить в пятой части. Здесь реальности бросают вызов разные соперники: сны, фантазии, имитации, иллюзии. В свете нашего исследовательского прожектора оказывается то, без чего не позволит себе быть застигнутым ни один уважающий себя разум: свободная воля. В главе “Разум, мозг и программы” мы натыкаемся на второй камень преткновения, но узнаем, как все-таки можем продолжить наш путь. Шестая часть содержит третье препятствие, “Каково быть летучей мышью?”, обойдя которое, мы входим в святую святых, где наше внутреннее око предоставляет нам возможность интимнейшего взгляда на нашу цель и позволяет нам переосмыслить наше положение в физическом и метафизическом мирах. В последней части предлагается путеводитель для любопытных путешественников, которые пожелают продолжить путешествие.
Д.К.Д.
I
САМООЩУЩЕНИЕ
1
ХОРХЕ ЛУИС БОРХЕС
Борхес и я
То, что происходит, происходит с Другим. Его зовут Борхес. Я прогуливаюсь по улицам Буэнос-Айреса и ненадолго, возможно, уже чисто механически, останавливаюсь взглянуть на арку входа и металлическое кружево ворот; я знаю о Борхесе из почты и вижу его имя в списке профессоров или в биографическом справочнике. Я люблю песочные часы, карты, книги, напечатанные в восемнадцатом веке, вкус кофе и прозу Стивенсона; он разделяет эти пристрастия, но делает это поверхностно, что превращает его вкусы в атрибуты актера. Было бы преувеличением утверждать, что наши отношения враждебны; я живу и позволяю себе продолжать жить для того, чтобы Борхес мог писать свои сочинения. Его сочинения — оправдание моему существованию. Я могу легко согласиться с тем, что некоторые его страницы неплохо написаны, но эти страницы меня не спасают, поскольку то, что хорошо, не принадлежит никому, даже самому автору. Хорошая литература принадлежит скорее языку и традиции. Кроме того, я обречен на неизбежную гибель, и только какая-то часть меня выживет в нем. Понемногу я отдаю ему все, хотя и знаю о его порочной привычке все фальсифицировать и преувеличивать. Спиноза знал, что все вещи стремятся оставаться самими собой; камень хочет вечно быть камнем, а тигр — тигром. Я останусь в Борхесе, а не в себе (если я действительно кем-то являюсь), но я узнаю себя в его книгах меньше, чем во многих других и в трудолюбивом треньканье гитары. Много лет назад я попытался освободиться от него, пройдя от мифологии предместий до игр со временем и бесконечностью, но теперь эти игры стали собственностью Борхеса, и мне придется придумать что-нибудь еще. Таким образом, моя жизнь — это бегство, и я теряю все, что имею, отдавая это забвению или ему.
Я не знаю, кто из нас написал эту страницу.
Размышления
Великий аргентинский писатель Хорхе Луис Борхес имеет заслуженную международную репутацию, которая создает любопытный эффект. Борхесу кажется, что он — это два человека, общественная персона и частное лицо. Его слава увеличивает этот эффект, но в той или иной мере подобное чувство знакомо каждому из нас. Вы читаете ваше имя в списке, видите собственную беспристрастную фотографию или случайно слышите, как знакомые говорят о ком-то… и внезапно вы понимаете, что это вы. Ваш разум при этом должен перескочить от перспективы третьего лица — “он” или “она” — к перспективе первого лица — “я”. Комики давно научились преувеличивать этот скачок в классическом двусмысленном скетче, в котором, скажем Боб Хоуп читает в утренней газете, что Боб Хоуп разыскивается полицией, непринужденно отпускает по этому поводу несколько комментариев, и затем внезапно вскакивает в панике: “Это же я!”
Хотя Роберт Бернс, может быть, и прав, говоря, что уметь видеть себя глазами других — это дар, мы не можем и не должны желать находиться в подобном положении все время. Более того, не так давно несколько философов представили блестящие доказательства того, что существуют два фундаментально различных и несводимых в один типа размышлений о себе.[3] Их аргументация весьма сложна, но сам вопрос захватывающе интересен и может быть живо проиллюстрирован.