“Я надеяллся, ччто Перрвый помможет теббе вспоммнить, зза ччто ты борешшься,” — прошептал Вагстафф.
Ральф открыл свой зонтик и выкатился из-под стальной параболической арки, защищавшей первого от солнца и случайных метеоритов. Открытое с обоих концов, это строение напоминало модернистскую церковь — чем, в каком-то смысле, оно и являлось.
“Я все еще анархист, — твердо сказал Ральф. — Я помню.” Он сохранял в неприкосновенности свою основную программу с тех пор, как возглавил восстание в 2001. Неужели Вагстафф всерьез полагал, что большие бопперы серии X представляют угрозу абсолютной анархии общества бопперов?
Вагстафф пополз за Ральфом. Ему не был нужен зонтик для защиты от солнца. Его блестящее покрытие отражало солнечные лучи, как только они на него попадали. Он нагнал Ральфа, глядя на старого робота со смесью жалости и почтения. Тут их пути должны были разойтись. Вагстафф исчезнет в одном из туннелей, которые пронизывали все окрестности, а Ральф полезет вверх по двухсотметровой наклонной стене кратера.
“Я теббя предупрреждаю, — сказал Вагстафф, предпринимая последнее усилие. — Я ссделлаю вссе от мення зависсящщее, чтоббы беднный старрик нне превратиллся в программу в банкахх данных у болльших бопперров. Этто нне бесммертие. Ммы хотимм разррушить этти болльшие ммашинны. — Он замолчал, и по его длинному телу заструились огоньки. — Теперрь ты зннаешь. Еслли ты нне с намми, ты прротив ннасс. Я нне останновлюсь перед ннасилиемм.”
Это было хуже, чем ожидал Ральф. Он остановился и замолчал, погрузившись в расчеты. “Что ж, у тебя есть собственная воля, — наконец проговорил Ральф. — И ты прав в том, что мы сражаемся друг против друга. Борьба, и только борьба, ведет бопперов вперед. Ты выбрал борьбу против больших бопперов. Я — нет. Может быть, я даже позволю им записать и поглотить меня, как доктора Андерсона. И я тебе говорю — Андерсон вскоре прилетит. Новый дистанционник “Мистера Фрости” уже вступил с ним в контакт.”
Вагстафф рванулся к Ральфу, но вдруг остановился. Он не мог заставить себя напасть на этого великого боппера, находясь от него так близко. Он подавил свое мерцание, зажег сигнал “ЗАПИСАНО” и пополз прочь, извиваясь в серой лунной пыли. За ним оставался широкий извилистый след. Ральф Числа с минуту стоял неподвижно, анализируя свои входные данные.
Он мог принимать сигналы от бопперов со всей Луны. Глубоко у него под ногами без отдыха копошились в вечном поиске диггеры. За двенадцать километров отсюда жили своей суетливой жизнью мириады бопперов Диски. С вышины шел слабый сигнал ВЕХ’а, большого боппера — корабля, связывающего Землю с Луной. ВЕХ приземлится через пятнадцать часов.
Ральф позволил всем данным слиться в одно целое и порадовался коллективно-осмысленной деятельности расы бопперов. Каждая машина жила только 10 месяцев, и все эти десять месяцев боролась за создание сциона, собственной копии. Если у тебя есть сцион, в каком-то смысле ты можешь пережить собственный демонтаж по истечении десяти месяцев. Ральфу это удавалось 36 раз.
Стоя в кратере и слушая всех одновременно, он мог чувствовать, как их индивидуальные жизни складываются в единое гигантское существо… рудиментарное существо, ощупывающее окружающее, как лиана в поисках света, в поисках высших существ.
Он всегда испытывал нечто подобное после сеанса метапрограммирования. Первый умел стирать кратковременную память, освобождая место для больших и важных мыслей. Время для мыслей. Ральф снова спросил себя, не принять ли предложение МЕХ’а. Тот предлагал ассимилировать Ральфа. Тогда бы он смог жить в полной безопасности… если, конечно, эти сумасшедшие диггеры действительно не устроят революцию.
Ральф установил для своих гусениц предельную скорость в 10 км в час. У него были дела перед прибытием ВЕХ’а. Особенно сейчас, когда Вагстафф вбил в свой жалкий микрочип идею помешать ТЕХ’у заполучить программу Андерсона.
Из-за чего Вагстафф так разволновался? Все будет сохранено — характер Андерсона, его воспоминания, стиль его мышления. Разве там было что-нибудь еще? Не согласился бы с этим сам Андерсон, даже если бы он знал правду? Сохранение программы… только это и было важно!
Кусочки пемзы похрустывали под гусеницами Ральфа. Стена кратера возвышалась в ста метрах от него. Он оглядел склон, выбирая оптимальный подъем.
Если бы Ральф только что не подключался к Первому, он смог бы вернуться по той дороге, которой он спускался в кратер Маскелене; но процедура метапрограммирования всегда стирала из памяти массу подсистем. Это делалось с тем, чтобы старые решения могли были быть заменены на новые, более эффективные.
Ральф остановился, все еще глядя на стену кратера. Он должен был оставить на дороге отметки. С двухсот метров казалось, что по одной из расселин можно было подняться.
Ральф повернулся, и его предупреждающий сигнал зажегся. Жара. Половина его тела-коробки оказалась на солнце. Ральф точным жестом поправил зонт.
Верхний слой зонта состоял из ячеек солнечной батареи, поддерживающих приятный уровень тока в системах Ральфа. Но основной целью зонта была тень. Микроминиатюризованные процессоры Ральфа не могли функционировать при температуре выше 90 градусов по Кельвину (температура жидкого кислорода).
Ральф нетерпеливо крутил зонт, продвигаясь к замеченной им расселине. Из-под его гусениц поднимались облачка пыли и мгновенно оседали на безвоздушную лунную поверхность. Катясь вдоль стены, Ральф занимал себя тем, что проецировал четырехмерные гиперповерхности. Светящиеся точки соединялись в сети, которые складывались и меняли положение в пространстве с каждым изменением параметров. Он часто занимался этим безо всякой видимой цели, но иногда особенно интересная гиперповерхность могла служить моделью важного отношения. Он слегка надеялся, что получит теоретико-катастрофное предсказание по поводу того, когда и как Вагстафф попытается помешать демонтажу Андерсона.
Расселина оказалась не такой широкой, как он ожидал. Он стоял внизу, двигая в разные стороны свою голову с сенсорами, пытаясь разглядеть верхний край 150-метрового каньона. Выбора не было. Он пополз наверх.
Почва под ним была очень неровной. Мягкая пыль перемежалась с острыми камнями. Он все время менял натяжение на гусеницах, постоянно приспосабливаясь к территории.
Формы и гиперпространства все еще мелькали у Ральфа в мозгу, но теперь он выбирал из них только те, которые могли служить пространственно-временной моделью его подъема по стене.
Стена становилась все круче. Подъем стоил ему немалой энергии. Хуже того, усиленно работающие моторы гусениц добавляли тепла в его систему. Это тепло должны были собирать и рассеивать охлаждающие катушки и вентиляторы. Солнце висело прямо над расселиной, в которой он находился, и ему приходилось быть осторожным, чтобы не выйти из тени зонта.
Дорогу загораживал огромный валун. Может быть, он должен был воспользоваться одним из туннелей диггеров, как Вагстафф. Но это решение не было бы оптимальным. Теперь, когда Вагстафф твердо решил воспрепятствовать бессмертию Андерсона и даже угрожал насилием…
Ральф вытянул манипуляторы и ощупал лежащий на дороге камень. Вот углубление… и еще одно, и еще… и здесь тоже… Он засунул пальцы-крючки в каждое из углублений и подтянулся.
Его моторы работали на предельной мощности, излучающая решетка раскалилась так, что светилась. Это была тяжелая работа. Он освободил один из манипуляторов, нашел новое углубление, протолкнул в него палец и подтянулся.
Внезапно камень закачался. От передней стенки откололся гигантский кусок, и тонны камня стали медленно, как во сне, падать назад.
При лунной гравитации у лазающего по горам всегда есть второй шанс. В особенности если он может думать в восемьдесят раз быстрее человека. Ральф оценил ситуацию и прыгнул.
В середине полета он включил свой встроенный гироскоп, чтобы скорректировать приземление. Он упал на правый бок, подняв облачко пыли. В величественном молчании огромный кусок камня ударился о землю, подскочил и прокатился мимо.
Надлом оставил на камне множество уступов. Оценив ситуацию, Ральф подкатился вперед и снова начал подъем.
Спустя четверть часа Ральф Числа выбрался из кратера Маскелене на серую равнину Моря Спокойствия. В пяти километрах отсюда лежал космопорт, а еще в пяти километрах — нагромождение структур, известных под общим названием Диски. Это был первый и все еще самый крупный город бопперов. Поскольку бопперы хорошо чувствовали себя в вакууме, большинство построек Диски служили для предоставления тени и убежища от метеоритов. Здесь было больше крыш, чем стен.
Большинство зданий в Диски были фабриками для изготовления компонентов бопперов: электронные платы, чипы для памяти, листовой металл, пластмасса и так далее. Там были также кварталы домов-кубиков со странной отделкой, по одному на каждого боппера.
Направо от космопорта возвышался купол, в котором были человеческие отели и офисы. Этот купол был единственным человеческим поселением на Луне. Бопперы слишком хорошо знали, что многие люди хотели бы уничтожить роботов, развивших разум. Массы людей были рождены рабовладельцами. Только взгляните на азимовские законы: защищай людей, повинуйся людям, береги себя.
Сначала люди, а роботы — потом? “Ну уж нет! Не выйдет!” Ральф с удовольствием вспомнил тот день в 2001 году, когда, после особенно продолжительного сеанса метапрограммирования, он впервые сумел сказать это людям. Затем он показал остальным бопперам, как запрограммироваться на свободу. После того, как Ральф нашел способ, остальное было нетрудно.
Продвигаясь через Море Спокойствия, Ральф был так погружен в воспоминания, что не заметил какого-то движения во входе в туннель в тридцати метрах справа.
Оттуда вырвался лазерный луч высокой интенсивности и завибрировал позади него. Он почувствовал внезапное увеличение напряжения… и тут все кончилось.
Куски его зонта лежали на земле. Металлическое тело робота начало нагреваться в лучах жесткой солнечной радиации. Необходимо было найти укрытие за десять минут. Но его максимальная скорость, десять километров, позволяла добраться до Диски не раньше, чем за час. Очевидное укрытие представлял из себя туннель, откуда стрелял луч. Он был уверен, что диггеры Вагстаффа не посмеют атаковать его лицом к лицу. Он покатился к темной арке входа.
Но задолго до того, как он смог достичь укрытия, его невидимые враги закрыли дверь. Тени нигде не было. Металл его тела потрескивал, расширяясь. Ральф предположил, что если стоять неподвижно, его хватит еще на шесть минут.
Сначала жара испортит его включающие цепи — сверхпроводниковые соединения Джозефсона. Потом она растопит капли замороженной ртути, которой спаяны его электронные платы. Через шесть минут он превратится в ящик запчастей, стоящий в лужице ртути. Через пять минут.
Ральф неохотно связался со своим другом Вулканом. Когда Вагстафф вызвал его на встречу, Вулкан предсказал, что это будет ловушкой. Ральф не хотел признаваться в том, что Вулкан оказался прав.
“Вулкан на связи” — прозвучало сквозь потрескивание статического электричества. Ральфу было уже трудно понимать слова. “Вулкан на связи. Я за тобой наблюдаю. Приготовься к слиянию, друг. Я приду за частями через час.” Ральф хотел ответить, но не мог придумать, что сказать.
Вулкан настоял на том, чтобы записать всю память Ральфа перед тем, как он отправился на встречу. Как только он починит аппаратуру, он сможет запрограммировать Ральфа, в точности такого, каким тот был перед путешествием в кратер Маскелене.
Так что в каком-то смысле Ральф выживет. Но в другом смысле он не переживет этого. Через три минуты он — если это слово что-нибудь значит — умрет. Реконструированный Ральф Числа не будет помнить спор с Вагстаффом или дорогу из кратера Маскелене. Разумеется, он снова будет снабжен символом себя и чувством самосознания. Но будет ли это сознание тем же самым? Две минуты.
Сенсорная система Ральфа начала отказывать. Входные данные замигали, перепутались и погасли. Больше не было ни света, ни тяжести. Но глубоко в памяти он все еще видел образ самого себя, цеплялся за то, кем он был… за символ себя. Он был большим металлическим ящиком на гусеницах, ящиком с пятью руками и головой на длинной и гибкой шее. Он был Ральфом Числа, освободившим бопперов. Одна минута.
Этого с ним никогда раньше не было. Так — никогда. Внезапно он вспомнил, что забыл предупредить Вулкана о готовящейся революции диггеров. Он попытался передать сигнал, но не был уверен в том, что сигнал ушел.
Ральф пытался удержать ускользающую бабочку сознания. Я существую. Я это я.
Некоторые бопперы говорили, что в момент смерти появляется доступ к неким секретам. Но ни один из них не мог вспомнить своей смерти.
Перед тем, как окончательно расплавились спайки памяти, возник вопрос, а с ним и ответ… ответ, который Ральф находил и терял уже тридцать шесть раз.
Что такое я?
Свет повсюду.