Из каюты – очевидно, по приказу Мейтерсона – вышел Гаттри. Развернул лицом к мостику здоровенное кресло для вываживания и развалился на мягком сиденье, расслабленный, но по-прежнему опасный, словно отдыхающий леопард, после чего уставился на нас, закинув одну ногу на подлокотник, а вторую прикрыв парусиновой курткой с чем-то тяжелым в кармане.
Дружная команда, усмехнулся я и продолжил с филигранной точностью вести «Танцующую» между островов, окаймленных ослепительно-белым, словно свежевыпавший снег, коралловым песком и увенчанных шапками густой темно-зеленой растительности. Я любовался грациозными пальмами – откликаясь на слабые дуновения былых пассатов, те кивали мне в ответ, – но не забывал поглядывать в прозрачные воды, где зловредными чудищами бугрились опасные рифы.
Мы шли то в одну сторону, то в другую, и я пытался уловить хотя бы намек насчет цели нашей экспедиции. Но Джимми, все еще хмурый после выволочки Мейтерсона, держал рот на замке, разве что время от времени просил сменить курс – после того, как я указывал наше местоположение на крупномасштабной адмиралтейской карте, которую парень извлек из зеленого вещмешка.
На карте не имелось посторонних отметок, но я, исподтишка изучив ее, догадался, что нас интересует область длиной от пятнадцати до тридцати миль к северу от многочисленных устий Рувумы и шириной миль шестнадцать, если считать от берега. Тут примерно триста островов всевозможных размеров, от нескольких акров до многих квадратных миль, – короче говоря, огромный стог сена, где нам предстояло найти какую-то иголку.
Но я довольствовался уже тем, что возвышался на мостике, потихоньку бороздил морские просторы, наслаждаясь чуткостью, с которой «Танцующая» отзывалась на мои касания, а между делом наблюдал за повадками птиц и морских тварей.
Майк Гаттри тем временем сидел в рыбацком кресле, и черепушка его под жидкими волосенками начинала приобретать неоново-алый оттенок.
«Жарься, сволочь», – радостно подумал я, а об особенностях тропического солнца напомнил только в сумерках, когда мы возвращались домой.
Назавтра Гаттри страдал. Вместо лица у него была кроваво-красная опухоль, перемазанная какой-то белой дрянью, но все равно сверкавшая, словно фонарь левого борта на океанском лайнере, а на голову он нахлобучил широкополую матерчатую шляпу.
К полудню второго дня мне стало скучно. Джимми после вчерашней взбучки отчасти восстановил доброе расположение духа, но все равно оставался никуда не годным собеседником и так секретничал, что, когда я интересовался, будет ли он пить кофе, он с полминуты думал и только потом отвечал, что будет.
Что ж, тем лучше; мне было чем заняться, поскольку сегодня я намеревался отужинать рыбой. Поэтому, заметив впереди эскадру некрупной королевской макрели, атакующую внушительный косяк сардин, я передал штурвал Джимми, велел ему держать прежний курс, а сам метнулся вниз, в кокпит, где Гаттри, настороженно водя распухшим малиновым рылом, стал следить за каждым моим движением.
Заглянув в каюту, я увидел, что Мейтерсон, который за эти два дня ни разу не вышел на палубу, уже открыл бар и намешивает джин с тоником, – но за семьсот пятьдесят баксов в день он имел на то полное право, и я решил, что не стану на него сердиться.
Я открыл ящичек со снастями, выбрал две перьевые приманки и приступил к делу. Когда мы пересеклись с курсом сардин, я уже выудил одну макрель, полюбовался, как золотистая рыбина бьется и сверкает на солнце, после чего смотал леску, убрал снасти на место и, поправив на оселке кончик большого разделочного ножа, рассек брюхо макрели от анального отверстия до жабр, потом выковырял из него пригоршню окровавленных внутренностей и зашвырнул их в кильватер.
В тот же миг две чайки, что увивались за нами, жадно накинулись на лакомые отбросы. Их пронзительный гвалт привлек других чаек, и через несколько минут за кормой творилось форменное безобразие, но весь этот шум и гам не помешал мне расслышать металлический щелчок за спиной и безошибочно распознать в нем звук, с которым взводят курок самозарядного пистолета. Дальше я действовал исключительно по велению инстинкта: не задумываясь, перехватил разделочный нож за лезвие, одним движением развернулся и спрыгнул на палубу, приземлившись на пятки и левую руку, одновременно с этим занес для броска правую, с ножом, и начал распрямлять ее в момент визуального контакта с целью.
В правой руке Майк Гаттри держал здоровенный автоматический пистолет: старомодный военно-морской «сорок пятый», способный проделать в груди дырку диаметром с тоннель лондонского метрополитена. Страшная штука.