– Спасибо, Мэрион. – Я сунул ей пять фунтов.
– Ничего себе, мистер Гарри! – усмехнулась она и спрятала купюру в бюстгальтер. – За такие деньжищи вам еще кой-чего причитается.
– Спешу на самолет, любовь моя. – Я чмокнул ее в курносую сопелку и шлепнул по заднице, когда она выбиралась из кабины.
В аэропорту меня ждали Анджело и Чабби – тот обещал присмотреть за пикапом. Настроение у всех было подавленное, и у зоны вылета мы неловко пожали друг другу руки. Говорить было не о чем, вчера мы и так все обсудили.
Когда самолет, гудя поршневыми двигателями, стартовал на континент, я заметил, что парни бок о бок стоят у ограждения.
После трехчасового ожидания в Найроби я пересел на рейс Британской корпорации зарубежных авиалиний до Лондона. За весь долгий ночной перелет не сомкнул глаз. Давненько не бывал я на родине – и теперь возвращался не по самой приятной причине.
Мне очень хотелось побеседовать с Шерри Норт.
Я летел мстить.
Когда ты на мели, самое время обзавестись новым автомобилем и костюмом за сотню гиней. Нарядись богачом, и все поверят, что ты такой и есть.
Я побрился и переоделся в аэропорту Хитроу. Заглянул в офис «Херц», где вместо «хиллмана» взял «крайслер», закинул сумку в багажник и отправился в ближайший паб пивоварни «Каридж», где съел двойную порцию пирога с яйцами и ветчиной и запил ее пинтой «Кариджа», параллельно изучая карту автомобильных дорог. Все было так давно, что я не вполне понимал, куда ехать.
По сравнению с Малайей и Африкой английская глубинка – роскошный образчик ухоженной зелени, а осеннее бледно-золотое солнце сильно отличается от привычного для меня свирепого и яркого светила, но прокатиться по холмам до Брайтона было весьма приятно.
Я оставил «крайслер» на променаде напротив «Гранд-отеля» и нырнул в кроличью нору района Лейнз. Сезон подходил к концу, но здесь по-прежнему разгуливали толпы туристов.
Павильон-Аркейд: такое название я давным-давно прочел на подводном тобогане Джимми Норта и битый час искал нужную улочку, притулившуюся за мощенной булыжником площадкой. Почти все окна здесь оказались закрыты ставнями, а двери – заперты на ключ.
А вот и он: десятифутовый фасад магазина «Подводный мир Норта». Тоже заперто, а единственное окно – с опущенными жалюзи. Я попробовал заглянуть за них, но безуспешно – в зале было темно, – поэтому заколотил в дверь. Изнутри не донеслось ни звука, и я хотел уже уйти, но тут заметил прямоугольную картонку: раньше она стояла за стеклом, но потом свалилась на пол. Изогнув шею самым акробатическим образом, я сумел прочесть написанное от руки послание миру, так как картонка, по счастливому стечению обстоятельств, упала лицевой стороной вверх: «За справками обращаться по адресу: Сивью, Даунерс-лейн, Фалмер, Суссекс».
Я вернулся к машине и вызволил из бардачка карту автомобильных дорог.
Когда я пробирался узкими улочками, пошел дождь. Дворники монотонно растирали капли по лобовому стеклу «крайслера», а я всматривался в преждевременные сумерки.
Дважды заблудился, но наконец притормозил у ворот в пышной живой изгороди. К ним была приколочена табличка «NORTH SEAVIEW» – «Вид на море». Наверное, если глянуть на юг, в погожие дни отсюда видно Ла-Манш.
Одолев глинистую подъездную дорожку, я оказался в мощеном дворе двухэтажного фермерского дома из красного кирпича со встроенными в стены дубовыми балками. Дранка на крыше поросла мхом. Внизу горел свет.
Я вышел из машины и направился к кухонной двери, подняв воротник, чтобы хоть как-то спастись от дождя и ветра. Постучал и услышал, как внутри кто-то ходит. Щелкнул засов, и верхняя половинка голландской двери приоткрылась на всю длину защитной цепочки. На меня смотрела девушка.
Она не произвела на меня сиюминутного впечатления, поскольку на ней был мешковатый рыбацкий свитер синего цвета, но я сразу приметил высокий рост, плечи пловчихи и решил, что передо мной воплощение простоты: лоб бледный и высокий, нос крупный, но не костлявый и не крючком, а под носом – симпатичный широкий рот. И никакого макияжа: губы бледно-розовые, а на переносице и щеках – перечная россыпь мелких веснушек.
Волосы туго стянуты в толстую косу, мерцают оттенками черного в электрическом свете, а брови тоже черные, круто изогнутые над глазницами, так что и глаза показались мне черными, пока в них не заиграли отблески ламп, и я понял, что глаза у девушки такие же призрачно-синие, как воды Мозамбикского течения в сиянии полуденного солнца.
Несмотря на бледность, девушку окутывала аура, свойственная людям без каких-либо проблем со здоровьем. Кожа ее отличалась эластичностью и тем особым блеском, благодаря которому может показаться, что человек светится изнутри, если рассмотреть его поближе – чем я, собственно говоря, и занимался, – казалось, под этой кожей можно было видеть приливы чистейшей крови к шее и щекам. Девушка коснулась шелковистого завитка, сбежавшего из косы и ныне дрейфующего у височного побережья. Обаятельный жест, но по нему я сразу понял, что девушка нервничает, и не купился на безмятежный взгляд темно-синих глаз.