Опять сворачиваю на кривую дорожку – ту, что я выбрал в семнадцать лет, когда сознательно отказался от университетской стипендии, слинял из сиротского дома Стефана Первомученика в Северном Лондоне, соврал насчет возраста и записался на идущий в Антарктику плавучий китобойный завод. Там, у кромки великих льдов, растерял я последние крупицы аппетита к размеренной жизни, а когда истратил все, что нажил на китобое, поступил в батальон особого назначения, где выяснил, что насилие и причинение внезапной смерти – особый вид искусства. После чего я оттачивал свои навыки сперва в Малайе и Вьетнаме, а позже в Конго и Биафре, пока однажды в уединенной лесной деревушке, где полыхали крытые соломой хижины, вздымая в пустое медно-красное небо столбы смолистого черного дыма, а над трупами звонко роились фиолетовые мухи, мне не стало тошнее тошного, и я понял, что с меня хватит.
В Южной Атлантике я влюбился в океан, и хотел теперь осесть где-нибудь у большой воды, обзавестись катером и проводить долгие тихие вечера в праздной безмятежности.
Но чтобы все это купить, для начала нужны деньги. Очень много денег. Столько денег, что добыть их я мог, лишь призвав на помощь свои навыки.
Ну ладно, еще разок, решил я и старательно все просчитал. Мне требовался подручный, и я выбрал в помощники человека, с которым познакомился еще в Конго. Вдвоем мы явились на Белгрейв-сквер, где обчистили нумизматический отдел Британского музея[1] – стащили три тысячи редких золотых монет, легко вместившихся в средних размеров портфель: монеты римских цезарей и византийских императоров, первых американских штатов и английских королей, флорины и «двойные леопарды» Эдуарда III, нобли Генрихов и энджелы Эдуарда IV, кроны с розой Генриха VIII, пятифунтовики Георга III и Виктории… Короче, эти три тысячи монет даже по ценам вынужденной продажи тянули на два миллиона долларов, и это как минимум.
Затем я допустил первую ошибку в карьере профессионального преступника, а именно доверился другому жулику. Настигнув своего ассистента в Бейруте, где он квартировал в одной из арабских гостиниц, я, не стесняясь в выражениях, пожелал узнать, куда делся портфель с добычей, и ответом мне стала извлеченная из-под матраса девятимиллиметровая «беретта». Так уж вышло, что в последующей суете моему экс-подручному свернули шею, и очень кстати: мне не хотелось лишать его жизни, но еще сильнее не хотелось, чтобы он лишил жизни меня. Я повесил на дверную ручку табличку «Не беспокоить», а сам купил билет на следующий рейс из страны. Десятью днями позже история о том, как полиция обнаружила портфель с монетами в камере хранения на Паддингтонском вокзале, появилась на первых страницах всех британских газет.
Я попробовал снова – теперь в Амстердаме, на выставке ограненных бриллиантов, – но плоховато изучил систему электронной сигнализации, а посему наткнулся на маячок – из тех, на которые не следовало натыкаться.
Нанятые организаторами выставки охранники в штатском опрометчиво бросились навстречу полицейским в форме, ворвавшимся в здание через главный вход, и последствием их столкновения стала живописная перестрелка, в то время как совершенно безоружный Гарри Флетчер растворился в ночи под аккомпанемент громогласных возгласов вперемежку с не менее оглушительной стрельбой.
Когда противоборствующие стражи закона заключили перемирие, я был на полпути к Схипхолу, но к тому времени сержант голландской полиции уже получил тяжелое ранение в грудь.
Рядом с аэропортом Цюриха есть гостиница сети «Холидей инн», в одном из номеров которой я нервно обгрызал ногти, глотал одно пиво за другим и пялился в телевизор, из которого вещали, как доблестный сержант борется за жизнь. Мне чертовски и даже адски не хотелось, чтобы на моей совести повис еще один мертвец, и я торжественно поклялся, что, если полисмен не выживет, я навсегда забуду о переезде в солнечный рай на океанском побережье.
Но голландский сержант собрал волю в кулак, и вы не представляете, как я им гордился, когда врачи объявили, что пациент идет на поправку. Позже его повысили до заместителя инспектора и наградили премией в пять тысяч крон, а я убедил себя, что на самом деле я его волшебник-крестный, и бывший сержант обязан всю жизнь поминать меня добрым словом.