И все-таки Слейд подозревал, что старик ему завидует, завидует его молодости и не желает отдавать власть в его руки. Может быть, Рассел и ошибался, но факт оставался фактом, что Годвин не до конца ввел Слейда в курс своих дел, не раскрыл свои обширные связи, обеспечивающие ему такой вес, что даже президенты вынуждены были с ним считаться.
— Рассел, разреши мне дать тебе маленький совет, — вновь заговорил Годвин, — будь осторожен. Если ты не способен отвечать за жизнь и смерть своих сотрудников, жди беды. Ты можешь здорово промахнуться в будущем.
— Вы говорите так, как будто подобное случилось впервые.
Снова взмах женственной руки.
— Разумеется, нет. Мы теряли людей и раньше. Но в мое время сотрудников приносили в жертву ради более значительных целей. Их смерть имела определенный смысл. Она была продумана, понимаешь меня?
«Какой же все-таки Годвин бессердечный! — подумал Слейд. — Как быстро он избавится от меня в случае необходимости? Может, уже кого присмотрел на мое место? Но я просто так не сдамся, я буду сражаться до конца, чтобы сохранить свое нынешнее положение, клянусь тебе, Господи!»
— Знаете, Бернард, — сказал Слейд, ничем не выдав своих мыслей, — мне кажется, что вы слишком много времени проводите в беседах с представителями нашей верховной администрации. Эти апологеты, называющие себя вспомогательными силами, любят переписывать заново «новейшую историю» нашей организации. Так же, как, кстати, и вы. Я заметил, что потери, которые мы понесли из-за операции КГБ «Бумеранг», вас абсолютно не волнуют.
Годвин холодно улыбнулся:
— Что об этом говорить? Дело прошлое...
— Неужели? Ваше стремление помогать советским диссидентам подробно отражено в наших бумагах. В той операции погибло десять агентов, ставших членами фиктивной, как выяснилось впоследствии, группы диссидентов. КГБ удалось ввести в заблуждение многих, включая вас, эксперта из экспертов во всем, что так или иначе связано с Советским Союзом. А все потому, что вы чересчур доверяете своим советским друзьям.
— Друзья — единственное, что делает человека человеком, Рассел.
— Ив нашем секретном мире тоже?
— В нашем особенно.
У Годвина был на удивление таинственный вид, когда он произносил последние слова. Глаза его смотрели мягко и доверчиво, и трудно было поверить, что на самом деле это очень холодный и циничный человек.
— Видишь ли, Рассел, — продолжал он, — когда дело плохо, я предпочитаю позвонить и обратиться за помощью к другу.
Годвин изобразил на лице такую улыбочку, что Рассел содрогнулся и вежливо произнес:
— Я иногда забываю, что ты ни разу не был в деле и у тебя нет опыта оперативной работы. (Упрек или просто упоминание факта? С Бернардом Годвином никогда не знаешь наверняка.)
— Поверь мне, Рассел, я высоко ценю твои административные таланты, да и другие таланты тоже, но бывают моменты, когда я скучаю по старому доброму времени: тогда работалось проще, но и интереснее.
— Проклятье, Годвин, не настолько я был неправ, используя Солареса для того, чтобы вернуть Тори к нам, в отчий дом, так сказать. Еще немного, и она бы проглотила наживку, ведь после того, как мы обошлись с ней, она вряд ли бы захотела вернуться.
— Разумеется, нет. Но если бы ты, Рассел, вместо того, чтобы держать ее на расстоянии, когда она на тебя работала, стал ее другом, или просто союзником, ничего подобного не произошло. И Соларес был бы жив.
— Ариель должен был возбудить у Тори интерес к тому, чем занимался. Кроме того, поскольку я не был уверен в ее стопроцентной профессиональной пригодности, я хотел устроить ей проверку, создав экстремальную ситуацию, которая требовала бы максимального напряжения физических и умственных сил. Согласитесь, я разработал неплохой план, просто в чем-то Соларес допустил ошибку, за что и поплатился жизнью — кто-то его убрал.
— Ариель был не у меня в подчинении, им руководил ты. Вполне вероятно, что из-за недостатка оперативного опыта ты в чем-то ошибся. Скажи честно, неужели ты взял к себе Солареса только для того, чтобы выманить Тори Нан из ее добровольного затворничества, — еще раз насладиться полной властью над ней?
— Да, но вы сами дали свое благословение на увольнение Тори, — возразил Слейд и тут же пожалел о сказанном: стараясь овладеть ситуацией, он попался в умело расставленную Годвином словесную ловушку.
— Я дал лишь согласие, Рассел. Ничего больше, — старик сорвал цветок азалии и вставил его в петлицу.
Рассел ничего не ответил, размышляя о том, как бы ему одновременно избавиться от тирании Годвина и завладеть его секретами. Надо непременно выяснить, кто расправился с Ариелем Соларесом, но сделать это самому, собственными средствами. Он прекрасный администратор, у него своя сеть агентов. Почему нет? На Годвина работает секретная служба советских диссидентов, и у него, Рассела, тоже будет секретная служба, вот так.
Тори разбудило пение перепела. Он сидел в густых зарослях кустов, видневшихся сквозь раскрытые жалюзи. В первую секунду она не могла сообразить, где находится, потом вспомнила, — дома, в Лос-Анджелесе. Огромная кровать, на которой она лежала, была такая удобная, что из нее не хотелось вылезать. Тори шевельнулась и тут же услышала, как открывается дверь в спальню. В шикарном шелковом халате и шлепанцах из телячьей кожи, неся в руках поднос с завтраком, в комнату вошла мать Тори.
— Ты уже проснулась, дорогая? — спросила она нежным голосом. «...Как я здесь очутилась?» — удивилась девушка, сощурившись от солнечного света, затем закрыла глаза и стала вспоминать...
...Запах сигарного дыма и орехов в сахарном сиропе, загазованный воздух большого города и аромат дорогих духов... Затхлая плесень подземелья... Мелькание света в кромешной тьме, безумная игра теней, гулкие звуки... человеческие кости... Я не хочу больше жить...
...Пьянящее чувство любви, близости, восхитительное ощущение свободы... Потом ...кровь, смерть, ужас и опять липкий страх... Вонь взрывчатки и умирающий человек, уносящий с собой ее любовь, мир и покой.
...Я не хочу больше жить...
— Как чудесно, что ты снова дома, милая, — произнесла Лора Нан, садясь на край постели и ставя поднос рядом с собой, — мы так были обеспокоены твоим звонком. Как ты оказалась в полицейском участке Сан-Франциско?
...Не умирай, Ариель, пожалуйста. Не уходи! Грег мертв; если ты тоже умрешь, я не перенесу этого...
Тори сделала над собой усилие, пытаясь отогнать страшное видение, села в кровати, стараясь не уронить поднос с едой.
— А где папа? — спросила она, заранее зная ответ.
— Он в конторе, разумеется, и прислал свои извинения. Ты же знаешь своего отца, милая, Эллис, как зыбучий песок, всегда в движении. Ой, неужели я сказала «зыбучий песок»? Я хотела сказать «ртуть». Никогда не понимала, как можно спать по три часа в сутки и столько работать? Но Эллис человек привычки; как всегда — спит с трех до шести, ни секунды больше.
Тори смотрела на мать: Лоре Нан шел уже шестой десяток, но выглядела она молодой и свежей — каскад великолепных каштановых волос, ярко-зеленые глаза, нежная кожа без следа косметики и морщин. Невозможно было поверить, что время никак не отразилось на этом красивом лице, но... В Лос-Анджелесе к услугам богатых клиенток были и генная инженерия, и пластические операции, и многое другое. Местное общество прогнало старость прочь, так же как Господь выгнал Адама и Еву из райского сада — навечно. Только в отличие от Рая, в Лос-Анджелесе любили грешить, и, более того, грех всячески поощрялся. Отец Тори любил повторять: «Грех преуспевает здесь больше всего». Можно втаптывать в грязь тех, в чьих услугах не нуждаешься, а перед нужными людьми пресмыкаться!