Она сменила свой черный костюм на набивную юбку, которая ей шла гораздо больше. Поверх был повязан маленький голубой передник размером с два носовых платка. В таком виде я находил ее в сто раз красивее.
— Этот господин хотел бы поговорить с тобой! — проворчал Кастэн.
Женщина покраснела и пугливо взглянула на меня. Я догадался, что моя персона чем-то смущала ее, и ей не удавалось определить, кто я.
— Я нашел ваш бумажник, — пробормотал я, вытаскивая его из кармана.
Она слегка побледнела.
— Боже мой! Так, значит, я его потеряла…
Торговец гробами злобно вмешался:
— Решительно, ты никогда не изменишься, бедная моя Жермена!
Он становился красноречивым…
— Как отблагодарить вас, месье? Там были деньги? — Да.
Он буквально вырвал бумажник из рук своей жены. Та побледнела еще больше. Я подумал, что я верно поступил, вытащив оттуда фото толстомордого парня. Пока что ему было лучше находиться в моем кармане, чем в бумажнике мадам Кастэн. И действительно, могильщик обыскал весь бумажник из крокодиловой кожи.
— Восемь тысяч франков, — вздохнул он. — Ну, что же, можно сказать, что вы честный человек, месье.
Этот крик, идущий из самого сердца, рассмешил меня.
— Ты могла бы поблагодарить месье! — воскликнул Кастэн.
— Спасибо, — пробормотала женщина.
Похоже, она была близка к обмороку.
— Право же, не за что, это так естественно…
— Где вы его нашли? — поинтересовался муж. Голос его был полон подозрения. Жена бросила на меня отчаянный взгляд.
«Ясно, — подумал я, — ты не хочешь, чтобы я рассказывал о телефонной кабинке, милашка».
Тотчас же я мысленно связал маленькую фотографию и телефонный звонок.
— Я не смогу вам объяснить, — ответил я, — я не знаю города. И дополнил эти слова неопределенным жестом: — Там, на улице…
Я никогда не забуду полный признательности взгляд, которым она меня наградила. Я возродил в ней вкус к жизни…
Кастэн стал настойчиво предлагать мне аперитив. Я не заставил себя долго уговаривать. Давненько я не совал свой нос в стакан со спиртным и здорово нуждался в этом.
Из магазина мы прошли узким, освещенным тусклой лампочкой коридором в столовую, такую убогую, хоть вой!
— Садитесь, прошу вас!
Вначале мне захотелось убраться отсюда. Эта столовая походила на могилу. Она была длинная, узкая. И свет проникал только через форточку, выходящую во двор. Мебель была не лучше и не хуже той, что обычно встречается в домах мелких провинциальных лавочников. Но в этих стенах, оклеенных желтоватой, цвета неизлечимой болезни бумагой, каждый предмет казался каким-то элементом похоронных украшений. Как, черт подери, женщина могла жить здесь!
Кастэн усадил меня и налил стаканчик какой-то желтушной жидкости, которую он мне представил под претенциозным названием «домашний аперитив». Это было горько и сладко одновременно, я никогда не глотал такой ужасной микстуры.
В душе я ругал себя за свою честность, а эта кладбищенская крыса славила меня за этот поступок.
— Так вы не здешний?
— Нет. Из Парижа…
— Вы работаете?
— Я хотел бы. Поэтому я и приехал в ваш город. Друг сообщил мне, что каучуковая фабрика искала коммивояжера. Я раньше уже работал в химической промышленности.
В его голосе слышался интерес, когда он спросил меня:
— Одним словом, вы сейчас без работы?
— Одним словом, да. Два года назад я оставил работу в Париже и связался с одним мошенником, который собирался организовать предприятие в Марокко. Туда ушли и те небольшие сбережения, что были у меня. Два года я томился в маленьком бюро в Касабланке. Там была жуткая жара, и я никогда не видел у нас никого, даже своего компаньона.
Я вернулся в прошлом месяце. Хотел найти работу там, но в ту пору французу в Марокко устроиться было непросто. Короче, я снова во Франции, без единого сантима, без работы. Это совсем не смешно.
— Вы женаты?
— По счастью, нет.
Это я сказал от чистого сердца, при этом живо повернулся к молодой женщине, неподвижно стоявшей у косяка двери.
— Я хочу сказать, по счастью для женщины, которая могла бы за меня выйти.
Она улыбнулась мне. Это было первый раз, и мне показалось, что луч света осветил комнату.
— Здесь у вас с работой не вышло? — спросил могильщик.
— Меня опередили.
— А вам хотелось бы работать в наших местах?
— Все равно где. Ну а здесь… Местность мне нравится. Я и сам из провинции.
Это, конечно же, было «липой», я это сказал только затем, чтобы понравиться им.