Что ему надо от меня? Его здоровый глаз хитро поблескивал.
— Спасибо, что отпустили мне грехи, теперь нам не о чем больше говорить!
Кастэн бесцеремонно уселся на край кровати.
— Есть о чем… Мне много чего надо вам сказать. Вы видели неприятную, тягостную сцену…
— Скажите лучше, отвратительную, мне больше по душе точные названия!
— Да, отвратительную. Но надо знать, что за всем этим кроется…
Я уселся на постели, спиной упершись в подушку.
— Не нужно откровений, Кастэн! Я этого не люблю… Прошлое людей похоже на большой камень, вывороченный из земли, там полно всяких черных букашек.
— И все же я хочу вам сказать, что если мое поведение и трудно извинить, то, по крайней мере, его легко объяснить…
— Тогда валяйте, это облегчит вашу совесть!
— Не злитесь, послушайте меня!
Ему необходимо было выговориться, как путнику в Сахаре напиться воды. Окажу эту услугу. В конце концов, он был довольно любезен со мной, и я дал ему возможность излить душу. Да и, естественно, я имел право услышать ту историю, что рассказывала Жермена, в его изложении. Себе он приготовил недурную роль. Он был человек большого сердца… Влюбленный, полный самоотверженности, провидец, тот, кто раздвигает ветви, облегчая путь другим…
Из всего этого следовало одно: он любил свою жену и поэтому имел право на мою симпатию, как, впрочем, и на мою ревность.
Когда Кастэн закончил ворошить грязное белье, установилась долгая тишина.
— Вот, — вздохнул он, видя, что я не пытаюсь его прервать, — что вы думаете о моей ситуации?
— Я думаю, что ситуация у вас та же самая, что и у вашей жены. Вы травите себя из-за пустяка… Сколько вам лет, Кастэн?
— Пятьдесят два.
— А ей?
— Двадцать восемь…
— Вы можете посчитать и убедитесь, что могли бы быть ее отцом, вместо того чтобы все обострять, лучше быть на высоте своего жизненного опыта…
— Но я люблю ее!
— Вот именно! Рассмотрим факты: вашу жену еще девушкой соблазнил ровесник. Это нормально, не так ли?
— Да.
— Отлично. Вы проявили великодушие, женившись на ней, но вам-то это, по крайней мере, позволило подцепить девушку, которую, если рассудить, вы никогда бы не заполучили… Вы же, вместо того чтобы холить и лелеять ее, относились к ней как к служанке, и после всего этого удивляетесь, узнав, что она опять вернулась к ошибкам своей юности? Старина, если хотите знать мое мнение, то вы получили то, что заслужили!
— Вот как?
— Сейчас, на вашем месте, я бы воспользовался этой историей, чтобы начать все по-другому. Я бы ласкал ее, стал бы ей другом, вы понимаете, что я хочу сказать?
— Да, понимаю.
— Тем лучше! Время лечит, она забудет эту отвратительную историю. То, что жена осталась с вами, несмотря на возвращение того парня, доказывает, что она к вам привязалась.
В его единственном глазу блеснула надежда.
— Вы так считаете?
— Подумайте сами.
— Да, это верно…
— Ну, так и поступайте соответственно и не наседайте на нее.
Он протянул мне свою желтую лоснящуюся ручонку.
— Спасибо, Деланж!
— Не за что, у меня сегодня приемный день…
— И конечно, о нашей ссоре забыто, не так ли? Вы вернетесь к нам?
— Никогда в жизни!
— Да, да, вернетесь!
— Нет! Здесь я не в своей тарелке. Мне нужна более активная жизнь… Я люблю путешествовать, я люблю Париж… Я…
Я никогда не забуду его опечаленного вида.
— Деланж, вы не должны так поступать… Я не могу внезапно остаться один на один с Жерменой. Вылечите нас!
Это меня тронуло. Да и, впрочем, мне самому надо было снова увидеть ее…
— Договорились…
В течение двух или трех дней жизнь в похоронном бюро приятной я бы не назвал. Мне казалось, что я живу в склепе. Мои хозяева говорили только о самом насущном и избегали смотреть друг на друга. У Жермены был вид побитой собаки. Она, как тень, таскалась из кухни в столовую и, когда наши взгляды встречались, сразу же отворачивалась.
Я чувствовал, что такое состояние долго продолжаться не может. Было отчего сойти с ума. Я продолжал посещать семьи в трауре и нахваливать им товар. Жизнь медленно тянулась. Меня уже узнавали в городе. Женщины прятали от меня глаза, мужчины сразу же предлагали выпить.
Однажды вечером, когда я уходил из магазина, Кастэн сказал мне:
— Я вас немного провожу, подышу свежим воздухом. Я весь день считал, и у меня башка трещит.
Некоторое время мы шли молча, потом он начал:
— Ну, что вы об этом скажете?
Я шмыгнул носом.