— Ну так что же? Будешь надевать свой прекрасный морской костюм? — с издевкой спросил Паоло, догадываясь о его сомнениях.
Франк скинул куртку и принялся расстегивать брюки. Прежде чем снять их, он посмотрел на окружающих. Никто, кроме Гесслера, не отвернулся.
— Я не люблю, если на меня смотрят, когда я раздеваюсь, — бросил он.
Паоло и Фредди поспешили повернуться к нему спиной. Но оба немца, не поняв его слов, продолжали спокойно глядеть на него.
— Да скажите же этим двум идиотам! — сказал Франк.
— Он хотел бы, чтобы вы отвернулись, — перевела Лиза.
Вернер и Баум кивнули и отправились к стеклянной двери посмотреть, что творится снаружи. Сняв одну штанину, Франк заявил, стягивая другую:
— Видишь, Лиза, мы оба прожили в Германии пять лет. Но ты выучила немецкий, а я — нет!
— Зачем ты говоришь это?
— Я просто констатирую факт. Ведь это правда. Разве не так?
— Но почему ты констатируешь это таким раздраженным тоном?
— Эти брюки царапают мне кожу, — сказал Франк. — Из такой материи шьют конские попоны. Правда?
— Как только очутишься в Дании, купишь себе шикарный костюм для выходов в свет, — пошутил Паоло.
Но над его шуткой никто не посмеялся, и это удивило маленького человечка.
— Можете повернуться! — объявил Франк, натягивая куртку.
Все повернулись, и Франк улыбнулся присутствующим. Показалось, что к нему вдруг вернулось превосходное настроение.
— Понимаете ли, — начал он извиняющимся тоном, — я отвык от того, чтобы на меня смотрели. В тюрьме скорее отвыкаешь, чем приобретаешь новые привычки!
Выпятив грудь, он округлым жестом нахлобучил себе на голову фуражку.
— Идет мне форма?
— Ты похож на настоящего моряка, но не на немца, — заметил Паоло. — Вы не находите, уважаемый мэтр?
— Включи-ка радио, Лиза, — приказал Франк.
Она снова принялась крутить ручку настройки в поисках информации, но ничего не нашла и оставила музыку. Это был венский вальс с резко акцентированным ритмом. Взяв паспорт, Франк прошептал, листая его:
— Кстати, а как же меня зовут?..
Найдя имя, он проговорил его по буквам с ужасным акцентом:
— Карл Людрих!
Гесслер поправил его произношение.
— Если спросят ваше имя, а вы так произнесете его, вам с трудом поверят, что это — ваше настоящее имя.
Франк несколько раз повторил имя, и всякий раз Гесслер поправлял его. Наконец, ему удалось произнести его более или менее правильно, и адвокат сказал, что так может сойти. Франк спрятал паспорт в карман.
— А что вы делали во время войны? — спросил он у своего адвоката.
Гесслер поднял голову.
— Я был офицером. А что?
— В тюрьме я не осмеливался спросить вас об этом.
— Вас это так интересовало?
— Вы воевали в России?
— Нет, в Ливии.
— А во Франций?
— И во Франции тоже.
— Вам понравился Париж?
— Нет.
— Почему?
— Потому что там были оккупанты. Мне он больше нравился до войны и сейчас. Это — такой хрупкий город…
Слонявшийся без дела в углу склада, где горой лежали ящики, Фредди принялся рвать упаковку электрического бильярда.
— Ладно, — сказал Франк, — а знаете, что я делал во время войны?
— Что же вы делали? — спросил Гесслер.
— Я учился в лицее! Среди ваших клиентов были бакалавры?
— Случалось, — подтвердил адвокат.
Франк, казалось, расстроился.
— А я-то считал, что я единственный такой! — вздохнул он.
Спешно вызванный из комиссариата инспектор носил слишком длинное коричневое пальто и старую, потерявшую форму шляпу. Он осмотрел оба черных мотоцикла, записал их номера и, повернувшись к работавшим в туннеле людям, спросил:
— Кто-нибудь видел, как попали в лифт мотоциклисты?
Рабочие неуверенно переглянулись. Самый молодой из них, хрупкий паренек с лицам, усеянным веснушками, заявил:
— Я видел только полицейских…
Инспектор вздрогнул.
— Полицейских?
— Во второй половине дня в туннель въехал тюремный фургон. Его сопровождали два полицейских на мотоциклах…
Инспектору эта гипотеза показалась совершенно бессмысленной.
— Полицейские не — имеют привычки бросать в лифтах свои мотоциклы, — заявил он.
Все присутствующие разразились смехач, кроме покрасневшего молодого рабочего.
— И все же я думаю, что это именно их мотоциклы, — настойчиво сказал он, хотя голосу него при этом дрожал.