— Для кого?
— Для мадам Кастэн прежде всего и для меня. Не очень-то приятно чувствовать, что пропавший так и не найден…
Шарвье фамильярно взял меня под руку, как это делают итальянцы, прогуливаясь вечерами.
— Скажите-ка, вы живете с этой дамочкой, насколько можно судить?
— Да, вас это шокирует?
— Меня нет, я видал и не такое. Но это доказывает, что у вас… ну, симпатия друг к другу. Ну а поскольку я полицейский, то я спрашиваю себя, не проявилась ли эта симпатия раньше. Улавливаете мою мысль?
Я был непроницаем.
— Превосходно. Вы считаете, что если мы любим друг друга, то могли помочь Кастэну исчезнуть?
— В целом, да. В полиции, знаете ли, мышление извращенное.
Он был спокоен, но его серые глаза приводили меня в замешательство.
— Вы не ответили на мой вопрос: были ли вы любовником Жермены Кастэн до исчезновения ее мужа?
— Было такое… Но мне и в голову не приходило сунуть его под поезд из-за этого…
— Нет?
— Нет!
— Однако рогатый муж — помеха.
— Только не он.
— Почему же?
— Потому что, пока он был жив, мы с Жерменой не собирались жить вместе.
— Однако чувство переходит в такое желание…
— Вы не знаете Жермену. Она из разборчивых женщин…
— Все имеет свои границы, не так ли?
— Если ее плоть и слаба, то характер — отнюдь… Только после исчезновения Кастэна она согласилась уехать со мной. Скажем так: я воспользовался ее растерянностью.
Инспектор неожиданно оставил меня и, не сказав ни слова Жермене, куда-то исчез. Комиссар полиции последовал за ним, но вскоре вернулся.
— Ну вот, — вздохнул он, — мертвые никогда подолгу не прячутся.
Жермена выглядела подавленно после того, как увидела останки своего мужа.
— Вот одна из ваших раскрытых тайн, месье комиссар…
Он нахмурил брови.
— Одна из моих тайн?
— Бог мой, да я о том случае отравления. Что вы нам рассказывали, помните?
Полицейский пожал плечами.
— О, это дело прояснилось через три дня.
— Вот как?
— Да, очная ставка между служанкой Креманов и аптекарем, у которого она брала, как утверждала, порошок от колорадского жука, все разъяснила. На самом деле, мадам Креман заказывала ДДТ. Более того, врач подтвердил свои выводы о естественной причине смерти Кремана.
Я был готов заплакать. Я подвергался огромному риску, я трясся от страха всю ночь, я спускался в могилу, возился с трупами, чуть не сломал ногу, я… Но, по крайней мере, Жермена отныне была вдовой. Мы попользуемся наследством папаши Кастэна и поженимся… Одним словом, я не потерял впустую время.
Появился старший инспектор Шарвье. Мы все трое смотрели на него.
— Странно, — пробормотал он, — у него не было с собой билета. Хотя, насколько я могу судить о нем по рассказам, он не был склонен к опрометчивым поступкам.
— Может быть, он его потерял при падении? — предположил я.
— Мы прочешем место происшествия. Странно также, что его никто не видел на вокзале. И потом, не мог ли он приехать в Париж в компании с кем-нибудь из своих знакомых?
— Он мне это говорил…
Вмешался комиссар.
— Он вам говорил об этом друге до или после нашей встречи в доме Креманов?
— После.
— Когда?
Я поразмыслил над ответом. Как бы не попасться…
— Мы поехали в церковь. Пока я устанавливал катафалк, Кастэн вышел к фургону за черной обивкой. Задержался… Потом он мне сказал, что встретил друга, который возьмет его в Париж…
— А потом? — настаивал Шарвье.
— Потом ничего. Он пожал мне руку и ушел.
— А вы?
— Что я?
— Что вы делали?
— Я разложил цветы, затем пошел в магазин, мадам Кастэн вам это подтвердит.
— А после обеда?
— Я занимался счетами.
— Не выезжая из города?
— Я не покидал города до самого отъезда в Париж десятью днями позже.
Инспектор сделал знак своему коллеге, который что-то писал.
— Запиши-ка адрес этих людей!
Тот записал сведения под мою Диктовку.
Когда он закончил, я спросил:
— А сейчас какая у нас программа?
Шарвье пожал плечами:
— Ничего особенного. Готовьте похороны. Они могут быть сразу после вскрытия.
Это слово несколько встревожило меня, но я обладал хорошей выдержкой. В конце концов, вскрытие не могло выявить ничего нового. Я убил Кастэна, задушив его толстым сукном. А ведь смерть от удушья — это естественная смерть. Или, скорее, естественная смерть, фатально следующая за удушением.
Мне нечего было бояться. НЕЧЕГО!