— Скажите, Паоло, вы считаете, что все получится?
Лиза задала этот вопрос жалобным голоском маленькой девочки, и это взволновало собеседника до глубины души.
— О! Если вы будете так вести себя, — взорвался Паоло, яростно меряя шагами офис, — вы принесете нам несчастье!
Он остановился перед ней, сунул руки в карманы, чтобы придать себе более серьезный вид, и медленно, едко произнес:
— Если вы будете постоянно подносить к уху часы, Лиза, они в конце концов остановятся. Они остановятся, потому что вы сомневаетесь в них. Часы — это как люди: нужно уметь доверять им. У нас великолепные часы. Они так здорово отлажены, что в Швейцарии сдохнут от зависти. Значит, оставим их в покое, и пусть они работают.
Он прищелкнул языком, как дегустатор.
— Дайте мне сигарету.
Протянув ему пачку, она с благодарностью улыбнулась. Паоло вытащил сигарету.
— А вы будете? — спросил он.
Лиза бездумно взяла сигарету, и Паоло поднес ей огонек. Порывы ветра временами доносили до них отголоски немецкой песни. Паоло открыл стеклянную дверь, выходящую наружу, и песня зазвучала громче. Какое-то время он слушал ее, но капли дождя заставили его отступить и приоткрыть дверь.
— Это морячки в баре, там, на таможне.
— Что сказал Гесслер, в котором часу он придет? — спросила Лиза.
— В шесть часов с четвертью.
— Но его нет.
— Потому что сейчас десять минут седьмого!
Большим и указательным пальцем Лиза потерла себе глаза. Она провела бессонную ночь, и сейчас веки жгли ей глаза раскаленным железом.
— Как вы думаете, он придет? — спросила Лиза.
— Что за мысли приходят вам в голову!
— Я боюсь, как бы он не сдрейфил! Гесслер всегда вел такую идеально правильную жизнь!
— Именно, — хохотнул Паоло, — не так часто добропорядочному человеку предоставляется возможность свернуть с правильного пути! Тем более, — добавил он, — Гесслер всегда все завершает самым тщательным образом, особенно зло!
Паоло замолчал, увидев за стеклянной дверью, ведущей наружу, силуэт. Он не слышал шума шагов на железной лестнице, и это появление застало его врасплох. А Паоло ненавидел, когда его заставали врасплох.
Дверь открылась, и на пороге появился Гесслер. Ему было около сорока лет, светлые волосы уже начали седеть, он был классическим воплощением германского типа мужчины. У него были светские манеры и несколько грустная — из-за старомодности — элегантность. В руках он держал дешевый чемодан, резко контрастировавший с его обликом. При виде Гесслера Лиза обрадовалась. Его приход казался ей хорошим предзнаменованием.
— А мы как раз говорили о вас, месье Гесслер, — сказал Паоло, выказав при этом чувство юмора.
Гесслер бросил на него такой ледяной взгляд, что даже природная вежливость не в силах была растопить его.
Он слабо улыбнулся.
— Об этом деле, — сказал он, — чем меньше говоришь, тем будет лучше.
Затем немец подошел к Лизе и поклонился ей, слегка щелкнув каблуками.
— Добрый вечер, Лиза.
Она так и не вынула рук из карманов.
— Какие новости? — спросила молодая женщина с явным беспокойством.
Гесслер положил чемодан на стол.
— Новости, на которые вы намекаете, еще не новости, — сказал он, посмотрев на часы. — По крайней мере, я так не думаю. В эту минуту фургон только выезжает из тюрьмы.
Он изъяснялся на безупречном французском языке, хотя и с сильным акцентом, слегка сглаженным его мягким голосом.
— А если в последнюю минуту приказ будет отменен? — прошептала Лиза.
— У нас, — тихо сказал Гесслер, — никогда не отменяют приказы в последнюю минуту.
— Я боюсь, — сказала она.
Все ее отчаяние выразилось в этой фразе. Паоло и Гесслер двинулись было к Лизе, но затем оба смутились и оставили при себе свое сочувствие.
— Если предположить, что все сорвется… — начала Лиза, безучастно глядя на старый стол.
— Последние дни я часто думал над этой возможностью, — уверил ее Гесслер.
— И что же? — спросила она голосом больного, обращающегося к врачу после осмотра.
— Дело в том, — сказал Гесслер, — что я предпочитаю не думать об этом в тот момент, когда… все происходит!
Показав на чемодан, он добавил:
— Здесь форма.
Заинтересовавшись, Лиза и Паоло подошли к чемодану. Паоло открыл хлипкие замки и поднял крышку. Вытащив из чемодана матросскую куртку с позолоченными пуговицами, он вытянул ее перед собой, как продавец из большого магазина, предлагающий свой товар.