– Вы были очень хороши в роли гвардейца.
Меня даже передернуло от этого идиотского комплимента, прозвучавшего как издевательство.
– Манекен из "Галери Лафайетт" справился бы с этой ролью не хуже.
Люсия бросила на меня короткий взгляд.
– Перед камерой все имеет значение. То, как вы посмотрели на меня, подавая перчатку, было сделано абсолютно точно.
– Вы полагаете, что на пленке длиною в две с половиной тысячи метров будет замечен один-единственный взгляд?
– Почему бы и нет?
На некоторое время воцарилось молчание. Машина неторопливо скользила вдоль набережной. Я не мог скрыть восхищения, наблюдая за изяществом движений Люсии. В этот вечер она была по-настоящему прекрасна и по-королевски величественна.
– Что вы думаете по поводу фильма? – внезапно спросила актриса.
Я не решался ответить, но она настаивала:
– Ну же, смелее...
– Ничего особенного.
– А как вы находите сегодняшнюю сцену?
– Глупость.
Она замолчала и не проронила ни звука, пока не остановилась на красный свет у светофора. Повернувшись ко мне, с задумчивым видом спросила:
– Почему?
– Потому что в этой сцене абсолютно отсутствует оригинальность. Нечто подобное все видели уже сотни раз... Как обидно, что вы расходуете свой талант на подобные дешевые поделки!
– Но Дюмаль превосходный режиссер!
– Ну конечно. И Лувуа превосходный сценарист, и Бельстейн превосходный продюсер. И что самое поразительное, это будет превосходный фильм... в ряду других... – Я замолк, придя в ужас от собственных слов. – Прошу прощения, если я вас рассердил.
– Я вовсе не сержусь. Простите, я забыла ваше имя.
– Морис... тоже звучит весьма банально, – вздохнул я. Мне страстно хотелось изложить свои мысли подробнее, но нужные слова не приходили в голову.
– Итак, вам не нравится кассовое кино?
– Не нравится!
– Но, мой маленький Морис, в кино ходят обычные люди, и мы создаем свои фильмы для них!
– Я согласен, публика примитивна, но ее необходимо воспитывать при помощи искусства, а не идти на поводу ее вкусов.
– Как же вы еще молоды, мой мальчик. – Люсия добродушно рассмеялась. – Когда приходится за каждый фильм выкладывать по сто с лишним миллионов, забота о воспитании публики может стоить очень дорого. Продюсер – это коммерсант, а коммерсант создан для того, чтобы делать деньги... – Она пожала плечами. – Впрочем, я целиком и полностью разделяю вашу точку зрения.
Мы подъехали к городской ратуше.
– Вам куда? – спросила она.
– Все равно. У меня есть комнатушка на улице Обсерватуар, но прихожей мне служит весь Париж. Так что безразлично, где вы меня высадите, здесь или в другом месте...
Люсия остановилась у тротуара. Я собрался было выйти из машины, но она вдруг схватила меня за руку.
– Какой сегодня день?
– Вторник.
Актриса на мгновение замешкалась, словно ей предстояло принять ответственное решение.
– Я приглашаю вас к себе на ужин.
Это было столь неожиданно, что я не нашелся, что сказать. Люсия молча включила зажигание... Лишь во дворе ее роскошного дома на бульваре Ланн я осмелился заговорить:
– Мадам Меррер!
– Да?
– Лучше не стоит.
– Почему?
– Я не могу объяснить, но чувствую, что не должен соглашаться.
Автомобиль остановился перед массивной оградой из кованого железа, за которой виднелась ослепительной белизны парадная дверь с бронзовыми ручками в форме человеческих рук. Все выглядело роскошным, оригинальным и вместе с тем произвело на меня впечатление тюрьмы.
Люсия подхватила свои перчатки, сумочку, очки и скомандовала:
– Идемте!
– Нет.
– В таком случае потрудитесь объясниться.
– Ну что ж, видите ли, завтра вы по-прежнему останетесь в этом великолепном доме, забыв начисто о проведенном вечере, а я вернусь в свою шестиметровую каморку и не смогу больше думать ни о чем другом, кроме вас... Я просто-напросто боюсь, вы понимаете?
Она пристально посмотрела на меня. Впервые я заметил в ее глазах любопытный огонек, который действовал завораживающе.
– Не надо бояться, Морис. Жизнь принадлежит тем, кто не отступает...
Пожав плечами, я вышел из машины, помог выйти Люсии, после чего проследовал за ней в дом.
Нам открыл дворецкий в белой куртке и черных брюках. При виде меня он и бровью не повел. Все его внимание было обращено на хозяйку, которой, судя по всему, он был по-собачьи предан. На его лице застыло восхищенно-умоляющее выражение человека, просящего автограф. Он не имел ничего общего с особым родом прислуги, считающей высшей доблестью пренебрежительно относиться к своим именитым хозяевам. Слуга помог актрисе снять манто так, словно распаковывал произведение искусства.
– Приготовьте еще один прибор, Феликс.
– Хорошо, мадам.
Люсия толкнула дверь. Не отставая ни на шаг, я проследовал за ней, передвигаясь с осторожностью путешественника, впервые попавшего в дебри Амазонки. Это роскошное жилище внушало мне не меньший ужас, чем джунгли. Мы оказались в гостиной, своими размерами едва ли уступавшей съемочной площадке, где стояли гигантский кожаный диван и кресла. Угол занимал рояль, на котором возвышался самый огромный подсвечник, какой я когда-либо видел. Стены были обиты лимонного цвета шелком, белоснежный ковер устилал пол.
– Я оставлю вас на минутку, мне нужно переодеться.
В ожидании Люсии я уселся в кресло подальше от распластавшегося, точно осьминог, громадного дивана и еще раз осмотрелся.
Комната, несмотря на богатое убранство и яркие тона, выглядела печально. В ней чувствовалась затхлость дома, в котором никто не живет.
Появился слуга, толкая перед собой тележку с напитками. Видимо, тщательно проинструктированный, он обратился ко мне с любезной улыбкой:
– Месье предпочитает виски или портвейн?
Я остановился на виски. Если бы подобные порции предлагались клиентам в барах, те бы в скором времени разорились. Феликс наполовину наполнил спиртным высокий стакан, бросил туда кубик льда и протянул мне сифон с газированной водой. Не имея ни малейшего представления о том, как пользоваться сифоном, я решил не рисковать, опасаясь, что своими неумелыми действиями не только испорчу виски, но и залью ковер, и потом никогда не смогу себе этого простить. Слуга мое замешательство истолковал по-своему.
– Месье, может быть, предпочитает пить виски неразбавленным?
– Ну конечно, – обрадовался я подсказке.
Феликс снова улыбнулся, видимо, тем самым выражая восхищение моей храбростью, и оставил меня наедине с одиночеством и безмолвием. Я сделал глоток. По телу тотчас же разлилось благотворное тепло. После второго глотка робость исчезла, уступив место приятному возбуждению. Когда наконец появилась Люсия, одетая в синее атласное кимоно с белой отделкой, я был почти пьян.
– Прошу к столу, Морис.
Лишь с третьей попытки мне удалось оторвать от сиденья мое внезапно налившееся свинцом тело.
Столовая была столь же огромна, как и гостиная, но обставлена с большей изысканностью. Повсюду вдоль стен возвышались диковинные растения, огромное окно, выходившее в сад, наполняло помещение светом.
Мы устроились за столом напротив друг друга. Стол был слишком огромен для двоих и напоминал плот, подобравший нас после кораблекрушения...
– У вас потрясающий дом, – пробормотал я.
– Немного напоминает собор, – вздохнула Люсия. – Увы, я вынуждена жить здесь: положение обязывает. Но у меня есть небольшой домик в Моншове, где я провожу выходные. Там я чувствую себя дома.
Трапезу мы начали со спаржи. Я плохо представлял себе, как ее следовало есть, и решил брать пример с Люсии. Это оказалось несложно, так как женщина расправлялась с деликатесом при помощи пальцев. Во время ужина она заставила меня рассказать все о себе, задавала множество вопросов. Казалось, ей в высшей степени было интересно все, что касалось меня: мое детство, истоки моего призвания. Удовлетворив ее любопытство, я, расхрабрившись, сам атаковал ее вопросами. Мне многое было о ней известно из газет, но хотелось проверить, насколько домыслы журналистов соответствуют действительности. Актриса сообщила, что была замужем за англичанином, с которым развелась, и теперь живет вместе с недавно переехавшей к ней племянницей. Я выразил свое удивление по поводу отсутствия этой племянницы в столь поздний час и узнал, что по вторникам девушка, обладающая незаурядными вокальными данными, берет уроки у выдающейся оперной певицы. Мне стало ясно, почему Люсия, прежде чем пригласить меня на ужин, поинтересовалась, какой сегодня день.