Марио процедил сквозь зубы:
— Мне нравятся приятные приключения. Кошмарный сон — это тоже приключение, но мне не нравятся кошмары.
— А кому они нравятся?
— Короче говоря, вы больше ничего не скажете?
— Ничего!
— Если бы у меня была хоть крупица разума, — сказал Марио, — я бы встал и ушел.
— Как вам угодно.
— На что вы тратите все эти деньги?
Марвин Аллен расслабился в кресле, закинув руки за светловолосую голову.
— Мы строим Эмпайр Тауэр. Это не секрет.
Для Марио это было неожиданностью. Эмпайр Тауэр — самое грандиозное, самое вместительное, самое мощное, самое высокое сооружение, превосходящее все когда-либо созданное или даже задуманное человеком. Устремленная к звездам, пронзившая небо колонна высотой в три мили.
— А нельзя ли узнать, почему вы строите Эмпайр Тауэр?
— По той же самой причине, по какой вы здесь, в Замке Иф: мне скучно. И не приставайте ко мне с расспросами, как мне удается избавляться от скуки.
— Что, действительно удается?
Аллен обвел его взглядом, прищурив глаза.
— Да. Удается. Но вы задаете много вопросов. Слишком много. Вот контракт. Подписывайте его или порвите. Я не могу больше тратить на вас время.
— И все-таки, — спокойно сказал Марио, — вы должны дать мне хоть общее представление о том, на что я иду.
— Никакого криминала, — сказал Аллен. — Скажем, так... мы дадим вам возможность увидеть мир другими глазами.
— Искусственная потеря памяти? — спросил Марио, вспомнив о Заере.
— Нет. С вашей памятью ничего не произойдет. Ну хватит. — И Аллен швырнул контракт. — Подписывайте или рвите его.
Марио подписал.
— Я веду себя как полный идиот. Хотите теперь мои восемь тысяч?
— Мы работаем ради денег, — коротко сказал Аллен. — Если они у вас есть, конечно.
Марио отсчитал восемь тысячедолларовых купюр.
— Держите.
Аллен взял деньги и, не убирая их со стола, задумчиво оглядел Марио.
— Всех наших клиентов можно примерно поровну разбить на три группы: безрассудная молодежь, только что вырвавшаяся из-под родительской опеки, пресыщенные жизнью старички в поисках новых порочных ощущений и полицейские сыщики. Вы не попадаете ни в одну из этих категорий.
Марио ответил, пожав плечами:
— Что-то среднее между первыми двумя. Я безрассуден, пресыщен жизнью, и мне двадцать девять лет.
У Аллена на лице мелькнула усмешка, он встал и любезно пригласил Марио:
— Прошу вас.
Стенная панель у него за спиной отодвинулась, открыв комнату, залитую холодным желтоватым светом. Здесь в изобилии росли зеленые растения в половину человеческого роста — экзотические цветы с огромными листьями, нежные папоротники, какие-то диковинные грибы, похожие на стрелы с острыми наконечниками, покачивали шляпками, окрашенными в цвет ацтекского нефрита. Марио заметил, что Аллен глубоко вздохнул перед тем, как войти в комнату, но не придал этому особого значения. Он зашел вслед за ним, глазея по сторонам, в полном восторге от этих маленьких искусственных джунглей, обступивших его со всех сторон. В воздухе усилился запах, который он уже чувствовал раньше, — пахло мятой, гарденией, антисептикой... Защипало в носу. В глазах поплыло, зарябило. Он остановился, покачиваясь. Аллен обернулся, наблюдая за ним с холодной легкой усмешкой, как если бы присутствовал при хорошо знакомом, но все еще забавляющем его спектакле.
Зрение пропало, гул в ушах сменился полной тишиной, как будто их заложили ватой, все поплыло, завертелось...
Часть 4. НОВАЯ ЖИЗНЬ
Марио очнулся.
Сознание вернулось мгновенно, быстрое и ясное, не осталось ни малейших следов пребывания в наркотическом дурмане.
Он сидел на скамейке под большой мимозой на площади Танагра, и отливающие медью павлины клевали хлеб у него из рук.
Марио посмотрел на свою руку. Она была пухлая и жирная. Рука высовывалась из пиджака, сшитого из плотной серой ткани. У него не было ни одного серого костюма. Рука была короткая. Ноги тоже были короткие. Огромный живот. Марио пожевал губами. Они были толстые, мясистые.
Он по-прежнему осознавал себя как Роланда Марио, но тело было не его. Он оцепенел.
Павлины клевали хлеб. Марио отшвырнул хлеб в сторону. Рука была до странности тяжелая, непослушная. Слабые, обвислые мышцы. Он, покряхтывая, встал на ноги. Тело было мягким, но неподатливым. Он провел рукой по лицу, ощупывая короткий нос картошкой, длинные уши, обвислые щеки, которые колыхались, как плохо выпеченные оладьи. Голова была лысая как колено.