Мои ладони лежат на его груди, а его руки — на моей спине. Когда мы, наконец, устанавливаем зрительный контакт — это разрушительно. Желание заполнить тишину и прервать момент овладевает мной, показывая, как мало я на самом деле продвинулась.
— Что ты хочешь нарисовать? — я болтаю, а он выглядит совершенно сбитым с толку. — На стене, я имею в виду.
— О. — Он прочищает горло и делает шаг назад. — Дерево.
Я ненавижу то, как разочарованно он выглядит и то, как холодно я себя чувствую, когда он делает еще один шаг назад. Я закрываю глаза и делаю глубокий вдох.
Посещение терапии стало для меня еженедельным занятием, и, как сказал мне мой терапевт, другие люди не должны страдать из-за моего недостатка общения. Я делаю все возможное, чтобы воплотить это в жизнь.
— Я... — начинаю я и открываю глаза, чтобы увидеть, как Элиас поднимает взгляд от пола, — Я не отвергаю тебя, Элиас.
Мне трудно смотреть ему прямо в глаза, но я хочу это сделать. Он кажется ошеломленным.
— Это называется самосаботаж, — признаю я, и он кивает. Минуту или две мы молчим, просто смотрим друг на друга, взгляды обжигают кожу.
— Итак? Как ты думаешь, Ливи понравится? — спрашивает он, меняя тему и снова удивляя меня тем, насколько он терпелив.
Несмотря на то, что за последние несколько недель у него было множество поводов, Элиас никогда не подталкивал меня к тому, чтобы я чувствовала дискомфорт. Он позволял мне говорить, если я хотела, или молчать, если это было необходимо. Я благодарна ему за то, как он справляется с делами, но я знаю, что скоро он с ними покончит. Это лишь вопрос времени.
Поэтому вместо того, чтобы мучить его моментами, когда я забываю важные вещи, когда плачу от души без причины, или когда расстраиваюсь и злюсь, моментами, когда не хочу ни с кем разговаривать, когда не могу вымолвить ни слова, я выбираю дать ему свободу.
Я не нужна ему как обуза. Я не должна была позволять всему дойти до того, что есть сейчас. Мы были близки, он был первым, с кем я разговаривала по утрам, я привязалась к нему и его семье.
Но у меня нет выхода.
Глава 27
Элиас
Я смотрю вниз на Индиго, пока она макает кисть в банку с краской.
Вчера мы перевезли сюда большую часть моих вещей. Это было утомительно для нас обоих. Мы закончили вчера поздно вечером и начали сегодня рано утром, и Индиго, которая не любит рано вставать, даже не жаловалась.
На самом деле, она разговаривала меньше, чем обычно.
Я не всегда могу сказать, что происходит в ее голове, но одно я знаю точно. Она потерялась в своих мыслях, и как бы я ни старался вытащить ее из них, она все время тянет себя обратно.
Наверное, это из-за поцелуя, который чуть не случился. Какое оправдание я могу ей дать? Прости, я слишком разволновался и увлекся? О, я даже не хотел этого.
Потому что это была бы ложь. То есть, да, я был в восторге, но восторг никогда не будет диктовать мои чувства. Особенно по отношению к ней.
— Эй, — я поднимаю на нее подбородок вместе со своей чашкой кофе, пытаясь привлечь ее внимание.
Ей очень нравится рисовать дерево на стене. Я не знал, что она такая талантливая, но, видимо, она часто этим занималась в школьные годы.
— Да?
Она переводит взгляд на меня. Она стоит на коленях, кисть все еще обмакнута в краску.
— Можем ли мы...? — я чешу затылок, избегая зрительного контакта. — Мы можем поговорить?
В ее глазах мелькнуло удивление, но она смахнула его, прежде чем кивнуть. Она встает и идет за мной в гостиную, где мы оба садимся на диван.
Я вздыхаю, не желая доводить дело до неловкости.
— Я не хочу, чтобы отношения между нами были странными.
И это правда. Все было удивительно. Она начала больше говорить, шутить и веселится. Она постепенно учится доверять людям, что является значительным улучшением по сравнению с тем, какой она была в день нашего знакомства.
— Я тоже, — качает она головой, явно чем-то отягощенная.
Индиго начала ходить к психотерапевту в прошлом месяце, и это действительно помогло ей продвинуться. Мне не положено знать об этом, но Лив сказала мне, чтобы я был терпелив с ней. Но я так не считаю. Мне не нужно быть терпеливым с Индиго. После дня, проведенного с ней, я никогда не устаю и не стремлюсь домой. Совсем наоборот.
Она все еще человек. Зачем относиться к ней по-другому, если она явно хочет нормальной жизни?
Хотя я до сих пор не знаю, почему ей так трудно общаться и выражать свои чувства, она явно прилагает все усилия, чтобы добиться этого.
— Почему ты так холодна? — спрашиваю я. — Это из-за того, что мы чуть не поцеловались?
Я сразу перехожу к делу, не пытаясь ходить вокруг да около. В одной из статей в Интернете говорится, что, когда люди разговаривают с человеком, страдающим социальной тревожностью, они стараются все завернуть в красивую упаковку, а это последнее, что им следует делать. Лучше показать им реальность.
Она делает глубокий вдох, прикусывает нижнюю губу и кивает.
— Извини меня.
Я опускаю голову, чувствуя вину за ее поведение в последние несколько дней.
— Я не хотел причинить тебе неудобств.
— Это не твоя вина.
Мы смотрим друг на друга, пока она пытается найти слова для того, что у нее внутри.
И я жду.
Я позволяю ей смотреть на меня, анализировать все мое лицо, язык моего тела, все, что даст ей время подумать и переосмыслить, прежде чем говорить. Когда дело касается меня, у Индиго есть все время в мире и даже больше. Просто она еще не знает об этом.
Она издала разочарованный смешок, массируя виски кончиками пальцев. Ее руки дрожат, и, хотя мое тело болит от работы весь день, я не откидываюсь назад на диван, боясь, что любое движение может заставить ее сделать шаг назад.