— Что же князья?
— А всяк о себе только заботу имеют. Хотя вот сын Ярослава стал деревеньки объединять да крепость каменную воздвигает вокруг….
— Дело доброе…
Настя вздохнула и пошла дальше.
Он мог быть там, среди тех ордынцев, сжигающих деревни, подавляющих бунт, и все-таки, его там не было.
Ей вспомнился разговор с Ногаем, когда он еще приходил в сознание. Она тогда за ворчание Фрола извинялась, мол, много он горя от ордынцев натерпелся.
— Не в оправдание, но я помню, что землячество для тебя — не пустое слово. Я хочу, чтоб ты знала, я не ходил с походами на Русь, никогда.
— Почему?
— Там была ты. Я думал, что ты там…
Он не пошел из-за меня?!.. Так странно было думать об этом. И все же, знать ходил в другие страны. Он такой же, как все они, что грабят и разоряют города! «Нет, не такой» — предательски шептало сердце… Ей были понятны чувства Фрола к Ногаю. Понятно подчеркнуто равнодушное отношение сыновей, — он для них был чужой мужчина в доме. Только в себе она разобраться не могла. Чувства ее к ордынскому военачальнику были противоречивы.
Ей, как и всем, было за что злиться на Ногая, но она не могла. Она помнила его благородство, как заступался он за нее перед Тулаем, заботу его о простых воинах, его смелость и неподкупность в бою с хулагинцами — все это вызывало живой отклик в сердце Насти. Когда она вернулась домой из Орды, часто вспоминала о нем. Эта внезапная встреча, то, что в бреду он называл ее имя, его слова, что он думал о ней, всколыхнули в Насте забытое, затаенное чувство. Но она гнала от себя осознание, что в заботе о нем движет ею нечто большее, чем уважение и признательность.
Незаметно для себя, вышла Настя к рыночной площади.
Во всю, как в большом муравейнике, кипела здесь жизнь. Крики купцов, зазывающих в свою лавку, сливались с воплями разносчиков, блеяньем овец, ревами ослов и верблюдов. То тут, то там сновали водоносы, что предлагали освежиться в жару или забрызгать базарную пыль. В открывавшихся палатках блестели браслеты, начищенная железная посуда и подносы отбрасывали солнечные блики; пестро расшитые ковры манили замысловатым узором, и множество, и множество других товаров из разных стран были здесь.
Настя не замечала ставшую уже привычной за долгие годы красоту, и очнулась она от своих мыслей лишь когда стали ее окликать хорошо знакомые купцы, торговавшие по соседству с их торговым местом.
Оказалось, ее внимание требовалось не только цифрам. Надо было улыбаться, а в последнее время удавалось с трудом. Она с усилиями перебарывала свой настрой, здоровалась, старалась проявлять участие, узнавала новости. Постепенно разговорилась, ожила, будто бы вернулась прежняя жена купца.
Давний знакомый, тоже славянин-купец, из третьего ряда, перехватил шелк из Китая. Настя сторговалась с ним и перекупила немного за хорошую цену. Заодно узнала вести: на границе произошли столкновения между китайскими купцами и ордынцами, что привело к серьезным обострениям в отношениях.
— Китайские товары верно возрастут в цене. Смотри, у меня много изделий из китайского фарфора, на них может возрасти спрос, — прибавил от себя купец, дабы продать больше. Настя осталась равнодушной к этой фразе, да и шелком она заинтересовалась, случайно вспомнив сетования Егора. Весть про ухудшение отношений с Китаем заинтересовала ее совсем в другом ключе. «Может, поэтому и отозвал полки в Орду Великий хан, на Руси бунты, с Китаем осложнения? Вот Ногай придет в себя, я ему расскажу».
Где-то через час, пообщавшись со всеми понемногу, Настя дошла до их торгового места. За деревянным прилавком ловко справлялся Никита. Саньки не было.
— Здравствуй, Никита. Как дела идут?
— Идут, Анастасия Тимофеевна, слава богу.
— Ну и хорошо. Дай-ка, я свитки посмотрю.
Никита достал свитки, подал Насте.
— А Санька где?
— Да на собрании, там какой-то францискан приехал.
— Кто?
— Богослов известный, из Франции или из Германии, не помню точно.
— Опять он за свое. Лучше бы счета внимательнее вел. Вот парчи, плачено за двадцать пять аршин, а тут указано на десять. Помечено, вижу, продали семь, а остальное где?
— А это, я по распоряжению Егора отнес материю в подарок купцу Ксенаксису.
— Что ж не помечено?
Никита пожал плечами. Настя вздохнула, ну задаст она Саньке.
— Он еще не дал своего благословения на брак?
— Нет.
Настя покачала головой.
— Ты его дочь видел?
— Нет. Я отдал купцу подарки и ушел.
— А Егор хоть ее видел?
— Не знаю, вроде нет.
Настя вздохнула. У Егора в отношении с людьми, похоже, складывался слишком деловой подход. Надо бы навестить Ксенаксиса.
— А как привезенный раненый? — спросил неожиданно Никита.
— Пока без изменений. Не знаю, что и делать.
Настя успела проверить половину свитков, когда появился Санька. Он был похож глазами на мать, а овалом лица и черными, слегка вьющимися волосами, на отца; нога, доставившая много хлопот в детстве, хоть и выздоровела, да только небольшая косолапость в походке все же осталась. Настя с укором посмотрела на Саньку.
— Ты где пропадаешь? Почему за тебя Никитка работает? У него на складе своих дел хватает!
— Матушка, там сегодня так интересно было. Спор был с францисканцем, есть ли границы непостижимого для человеческого разума…
— Вот умный ты парень! Книги умные прочел, но откуда такое к цифрам нерадение? Пропустил много. Вот здесь неправильно сосчитал. Опять вчера на сборища свои ходил? Засиделся допоздна, сегодня все цифры плывут перед глазами!
— Ну, матушка — это цифры, у них истории нет, не интересные, плоские они. Другое дело, когда обсуждение идет…
— Там собираются одни бездельники! Отпрыски богатых родителей. Вот им делать нечего, они и рассуждают.
— Матушка, ты не права. У нас там лучшие люди со всей Византии. Вот недалече, тема была, что в человеке важнее: дух или плоть? Лекарь самого императора выступал, Ставрос Метаксас, и доказал, что ослабленный дух…
— Лекарь императора?! — перебила его Настя не дослушав.
— Да!
— И что, он хороший?
— Да он лучший, умнейший человек! — горячо заговорил Санька, видя интерес матери и стремясь ее убедить. — Он разбил полностью позицию последователей древнегреческого философа о необходимости человека стремится к удовольствию, так как …
«Императорский лекарь, вот его бы к Ногаю» — подумала Настя. Только вот кто ее во дворец пустит? Здесь могло помочь только старое знакомство. Много лет назад Настя работала у очень знатных людей горничной, а впоследствии и тайным телохранителем. Позже, когда развернулась торговля, Настя ушла. Давно, когда только стало известно, что пропал Иван, и осталась она одна с долгами и малыми детьми, обращалась в этот дом за помощью, получив влиятельное поручительство перед кредиторами. Обращаться снова с просьбой было злоупотреблением хорошего отношения. Но другого выхода Настя не видела.
Глава 11
Евстрафтия Эказест была женщиной из высшей знати, дальней родственницей императора, двоюродный дед ее, Константин Ласкарис, остался в памяти людей как храбрый и мужественный герой, державший оборону Константинополя в трудное смутное время.
Одетая в легкие нормандские шелка, рукою, украшенной дорогими перстнями, она занята была простым делом — вышивала на небольшом ткацком станке. На стане, сквозь протянутые нити полотна, протягивала она аккуратно челнок. Эта обычная женская работа успокаивала и помогала привести мысли в порядок. Стежок за стежком выстилался узор — здесь терпение и выдержка нужны, особенно, если внутри клокочет буря.