— Я ничего не понял, но мне тоже есть что сказать. Ты меня от собаки спасла просто, да со штаниной выручила. Ну ты это… мне понравилась в общем, и это тебе, — он взял ее за руку и вложил ей нечто, завернутое в платок.
— Ох…ну…
— Ида! Да что же это, в самом деле?
Девушка развернулась, побежала в дом. Возле входа ее встретила сердитая нянька.
— Надеюсь, ты все ему рассказала, и он оставит тебя в покое?!
— Да… вроде. Я только начала, и ты меня звать стала.
— А чего с ним долго?!.. Ишь чего удумал: Иду ему позови! Позорище какое! Еще не ровен час, отец узнает.
— Да все! Это просто недоразумение…
— Вот и хорошо, раз так! Живо к отцу! Тебя одну ждут!
Ида, скрежеча зубами, вошла в дом, на ходу поправляя прическу. Пройдя через людскую коридорами, вышла в просторную залу. В комнате горело множество свечей, зажженных в избытке, специально для гостей. Юноша и отец сидели за небольшим столом и, похоже, пили вино. Позади стоял еще один мужчина, вина не пил, наверное из охраны жениха. Как только она зашла, они встали.
— Вот и моя дочь Ирида, — отец подошел и шепнул уже для нее: — Где ты ходишь?!
Ида напряглась и сжалась — она побаивалась отца. Ксенаксис повернулся к гостю, и, взяв за руку дочь, подвел к столу.
— Вот, славный купец Егорий Тимофеев сватается к тебе.
Юноша вышел вперед и поклонился.
— В знак серьезности своих намерений подарок тебе дарит, — Ксенаксис раскрыл перед ней шкатулку, лежащую на столе. Внутри, на черном бархате, сверкая маленькими звездами, лежало золотое колье, украшенное каменьями.
Ида закусила губу. Колье было и вправду красиво. Сердце тревожно колотилось в груди, в кулачке она со всей силы сжимала платок. Там было явно что-то твердое, выпуклыми частями больно въедающееся в ладонь.
— Я дал свое согласие. Ида!..
— Благодарю. — Ида поклонилась, а после подняла глаза и посмотрела на жениха. Сердце ее сильно стучало. Решалась судьба. На всю оставшуюся жизнь. Черты будущего мужа казались ей приятными, но мысль о том, что она совсем не знает этого юношу, не давала покоя, пугала. Она молчала подбирая слова. Отец незаметно подтолкнул ее.
— Мне понравился подарок, очень красиво… — Она терялась в волнении. — Как, впрочем, и другие ваши подарки. Вы оказали мне честь своим предложением…
— Да, да. Честь! Колье пока у меня полежит — для сохранности, — деловито закрыл шкатулку Ксенаксис. — А после свадьбы ты его получишь.
Вскоре слуги подали ужин. За ужином присоединился и брат Иды. Он, как и старшая сестра, сильно робел, молчал и старался аккуратно есть и держать спину прямо. Вечер для новонареченной невесты прошел как в тумане. Шел разговор, стоит ли сыграть свадьбу в начале осени. Вот только где? Ирида толком не слушала, ей было страшно. На всю жизнь… Она уедет из этого дома, поселиться в новой семье. Все решено. Голова шла кругом, есть не хотелось, от волнения рука продолжала с силой сжимать платок.
Лишь уже когда жених ушел, у себя в комнате, при свете одной свечи, она развернула подарок Никиты. Там была брошка: очень простая, похоже, из железа, в виде цветка, украшенная красным бисером по лепесткам. Она не должна была брать ее. В ладони глубоко отпечатались следы от железных лепестков.
Глава 16
130-й сонет В. Шекспира.
Настя читала. Это был длинное повествование, полное героизма и пафоса.
Ногай слушал и пристально смотрел на славянку. И чем больше он ее рассматривал, тем все более и более смысл текста ускользал от него.
Война, развязанная из-за женщины? Возможно ли так воспылать страстью, чтобы покуситься на жену правителя? Ему вспомнилась последняя жена хана Берке… Каким безумием тогда казалась страсть славянского художника. Но вскоре и он сам пережил столь сильные чувства, над которыми не властен голос разума.
Настя. Настена… Как же он грезил о ней, когда она ушла из Орды. Чего только стоило ему ее отпустить! Сколько раз он жалел об этом! И злился на самого себя за это сожаленье. И вот сейчас та, что тайно жила в его сердце, перед ним. Так близко, так желанно близко…
Для него облик книжной Елены все более обретал образ Насти. Обе они замужние, и обеих посмел возжелать посторонний… «Правда, Парису понадобилась сила богини, чтобы сломить волю Елены. Каким же богам ему молиться, чтобы сразить ее сердце? Чтобы забыла она о долге и пропавшем муже? Всевышнему? Своим старым? Ее христианским?..
Что за греховные думы! Прости меня Аллах… Аль-Гаффар, Аль-Каххар, Аль-Ваххаб…»[1]
Стихотворная эпичная сказка все больше врала. Тот, кто ее придумал, наверное никогда не был в настоящей битве и не держал в осаде крепость. Его же жизнь была изначально подготовкой к сражению и нескончаемой войной. Женщины… Наложницы лишь были кратким эпизодом. Ни одна из них не понимала его и не знала толком. Из-за отравленной Айшат старался он ни к кому не привязываться, не задерживал возле себя надолго, дарил девушку либо нукеру, либо особо отличившемуся воину. Чтоб не думали, что через рабынь могут добраться до него. Завистников-врагов всегда хватало. Всегда есть тот, кто метит на твое место.
Думал он и о потомстве, но для этого надо жениться и иметь свою землю, где будут только свои люди и не будет предателей. «Успеется», — отмахивался он, и мысли его начинал занимать новый поход… Сейчас же, ощутив себя на пороге смерти, он впервые понял, как самонадеян он был. Все может закончиться в один миг. И чем он останется? Что у него есть сейчас? Только он сам. Никого из верных людей, кто бы по настоящему знал и уважал. Была лишь она.
Для Ногая, запертого без особого дела, в маленькой, с каждым днем в все более давившей со всех сторон комнате, лишь в разговорах с Настей была радость. В этой девушке сосредоточилось все, что он любил. Она стала его степью и бескрайним небом. Он желал коснуться ее волос, прижать к себе, ощутить вновь ее запах — как тогда, ночью, когда терзала его агония.
«А она… что она чувствует к нему? Почему приходит каждый вечер и остается до темна?..
Она только жалеет, нечего тут и думать. Если тогда сильному военачальнику отказала, то что теперь? Что вообще может быть между ними? Что он может ей дать — жалкий, слабый раненый? Вернется ли он в Орду когда-нибудь? Сможет ли держать оружие? Теперь, когда одного глаза нет, будут ли направленные им стрелы попадать в цель? Пойдут ли за ним люди как раньше, если он вернется?»
Ногай вздохнул и снова вслушался в слова об осаде троянской крепости.
Настя читала в свете свечей. После того, как в комнату ворвался один из ее сыновей, располагалась она с книгой хоть и на постели, но на предусмотрительном расстоянии от него. Ногай рассматривал ее. Взгляд его скользил от ее губ по точеному подбородку к плечам, груди, бедрам, коленям. Ему неимоверно хотелось ощутить ее. Сделать своей.
Он хотел ее. Мучительно, навязчиво сжигаемый страстью. Супротив логике, за пределами норм приличий, законов веры…
В течение дня он сжимал и разжимал ладонь — укреплял пальцы. Он представлял, как вечером дотянется до нее, как сожмет ее в своих объятьях.
Однажды это получилось: Настя, увлеченная сюжетом, не заметила, как он подтянулся и рука его скользнула по платью от колена по внешней стороне бедра. Настя перестала читать, подняла глаза от книги и испугано посмотрела на Ногая.
Но он сделал вид, что не понял ее:
— Читай, очень интересный поворот. Мне любопытно, поведутся ли троянцы на обман.
И Настя снова углубилась в чтение.
Ногай скользнул взглядом по линии ее стройной ноги. Из-под платья была явственно видна лодыжка. Она манила его. Военачальник понимал, что рискует ее доверием, но когда он коснулся ее шрамов, она не оттолкнула его. Значит, есть в ней ответное желание.
1
Аль-Гаффар (Одно из имен Аллаха) — Снисходительный, Тот, кто прощает грехи искренне раскаивающимся. Аль-Каххар (Одно из имен Аллаха) — Господствующий, Тот, кто своим высочеством и могуществом укрощает творения; тот, кто заставляет делать то, что хочет, независимо от того, желают этого или не желают творения; тот, чьему величию покорны творения. Аль-Ваххаб (Одно из имен Аллаха) — Даритель, Тот, кто дарует бескорыстно, кто дарует блага рабам своим.