Шруилл следил за игрой света. Вскоре пленники будут сырыми кричащими созданиями, он знал это. Они будут выплескивать все свои знания на приборы Туеров для последующего анализа. От них ничего не останется, кроме нервных волокон, по которым будет распространяться сжигающий свет, впитывающий память, опыт, знания.
- Подожди, - сказал Нурс.
Он изучал свет. Он прекратил движение к пленникам по его команде. Он чувствовал, что они совершают какую-то грубейшую ошибку, известную лишь ему одному, и он посмотрел на внезапно притихший зал, желая узнать, не заметил ли этой ошибки кто-нибудь другой или, может быть, кто-нибудь скажет о ней. Весь секрет их правления заключался в том, что все спланировано, запрограммировано, предписано. И каким-то образом сюда вошла грубая неожиданность голой жизни. Это была ошибка, которая могла разрушить весь тысячелетиями отлаженный механизм.
- Почему мы ждем? - спросила Калапина.
Нурс попытался вспомнить. Он знал, что выступал против этого действия. Почему? Боль!
- Мы не должны причинять боль, - сказал он, - Мы должны дать им возможность говорить самим, пусть даже под угрозой смерти.
- Они сошли с ума, - прошептала Лизбет.
- А мы победили, - сказал Глиссон, - Моими глазами все мои товарищи видят - мы победили.
- Они собираются уничтожить нас, - сказал Бумур.
- Но мы победили, - сказал Глиссон.
- Как? - спросил Свенгаард. И громче:
- Как?
- Мы дали им Поттера, как наживку, и дали им вкусить насилие, - сказал Глиссон, - Мы знали, что они будут смотреть. Они должны были смотреть.
- Почему? - прошептал Свенгаард.
- Потому что мы изменили обстановку, - сказал Глиссон, - Маленькими дозами, здесь давление, там шокирующий Киборг. И мы дали им почувствовать вкус насилия, вкус борьбы.
- Как? - спросил Свенгаард, - Зачем?
- Инстинкт, - сказал Глиссон. Слово несло в себе компьютеризированную законченность, чувство нечеловеческой логики, от которой невозможно было скрыться, - Борьба - это инстинкт людей. Война. Насилие. Но их жизненные системы поддерживались таким тонким балансом на протяжении многих тысяч лет. За это они заплатили страшную цену - спокойствие, отвлеченность, скука, и вдруг приходит насилие со своими требованиями, а их способность изменяться, приспосабливаться давным-давно атрофирована. Их рвут противоречия, и они все дальше и дальше уходят от той линии вечной жизни. Скоро они умрут.
- Война? - Свенгаард слышал истории о насилии, от которого оптимены сохраняли народ, - Этого не может быть, - сказал он, - Наверное, это какая-то новая болезнь. Или... - Я изложил вам факт, как вычисленный до последней частицы логики, - сказал Глиссон.
Калапина вскрикнула:
- Что они говорят?
Она отчетливо слышала слова пленников, но значение их ускользало от нее. Они говори абсурдные вещи. Она слышала слово, регистрировала его, но следующее слово заменяло его без связи с предыдущим. Не было логической связи. Только одни непристойности. Она схватила руку Шруилла:
- Что они говорят?
- Через минуту мы допросим их и узнаем, - сказал Шруилл.
- Да, - сказала Калапина, - Давно пора.
- Как это возможно? - выдохнул Свенгаард. Он видел, как две пары танцуют на скамейках высоко в конце зала. Были пары, которые обнимались, занимались любовью. Два оптимена начали кричать друг на друга справа от него - нос к носу. Свенгаард чувствовал, что наблюдает, как здания рушатся, земля разверзается и изрыгает языки пламени.
- Наблюдайте за ними! - сказал Глиссон.
- Почему они не могут найти компенсацию за это... изменение? - спросил Свенгаард.
- Их способность к компенсации атрофирована, - сказал Глиссон, - И вы должны понимать, что сама компенсация - это новая окружающая среда. Она создает еще больше требований. Посмотрите на них! Они прямо сейчас выходят из под контроля.
- Заставьте их заткнуться! - закричала Калапина. Она вскочила на ноги, стала приближаться к пленникам.
Гарви следил зачарованный и до смерти запуганный. В ее движениях была разбалансированность, в каждом рефлексе - за исключением гнева. Из ее глаз на него летела огненная ярость, сильная дрожь сотрясала все его тело.
- Ты! - сказала Калапина, указывая на Гарви, - Почему ты уставился на меня и бормочешь? Отвечай!
Гарви застыл в молчании, не из-за страха перед ее гневом, а от неожиданного понимания возраста Калапины. Сколько же ей лет? Тридцать, сорок тысяч? Может быть, если она была из самых первых - восемьдесят тысяч или даже более?
- Высказывайся и скажи, что ты хочешь? - потребовала Калапина, - Я, Калапина, приказываю это. Подчинись сейчас, и, вероятно, мы будем снисходительны потом.
Гарви уставился на нее не в силах вымолвить слово. Она, казалось, не осознает, что происходит вокруг.
- Дюран, - сказал Глиссон, - Вы должны помнить, что существуют тайные вещи, называемые инстинктами, которые направляют судьбу по неисследованным потокам реки. Это изменение. Посмотри, оно вокруг нас. Изменение - это единственная константа.
- Но она умирает, - сказал Гарви.
Калапина не могла понять смысла его слов, но она ощущала, что тронута чувством заботы о ней в его голосе. Она проверила догадку с помощью браслета с табло Шара. Забота! Он заботится о ней, о Калапине, не о себе или своей жене!
Она вошла в странную обволакивающую ее темноту, рухнула во весь рост на пол, протягивая руки к скамейкам.
Безжалостный смешок сорвался с губ Глиссона.
- Мы должны что-то сделать для них, - сказал Гарви.
- Они должны понять, что они делают с собой! Неожиданно Шруилл зашевелился, взглянул вверх на противоположную стену, увидел темные пятна сканнеров, которые были отключены, покинуты теми оптименами, которые не могли попасть в зал. Он почувствовал внезапную тревогу о приливах в толпе вокруг. Некоторые люди уходили - раскачивались, убегали, смеялись... "Но мы пришли допрашивать пленников", - подумал Шруилл.
Истерия в зале медленно давила на чувства Шруилла. Он посмотрел на Нурса.
Нурс сидел, закрыв глаза, бормоча про себя, - Кипящее масло, - сказал Нурс, - Но это слишком неожиданно. Нам нужно что-то более тонкое, более выносимое.