– Ты что, Богом себя возомнил? – возмутилась Полли.
– Не более чем вы, – ответил Орн. – Я хорошо помню материнские уроки. Нам нужна система сдержек и противовесов. Вы режете пирог, мы первыми выбираем себе кусок. Одна группа мастерит наконечник косы, другая – рукоять. А потом мы собираем их в готовый продукт.
Последовало продолжительное молчание. Наконец его нарушил Спенсер:
– Мне не кажется идеальным вариантом вот так просто…
– В политике и не бывает идеальных вариантов, – сказал Орн.
– Приходится все время штопать там, где расползается, – согласилась Полли. – Это и значит – править. – Она усмехнулась и посмотрела на Орна. – Ладно, Льюис, мы согласны. – Потом перевела взгляд на Спенсера. Тот мрачно пожал плечами.
Полли снова обернулась к Орну.
– Только ответь мне на один вопрос, Льюис. Как ты догадался, что всем руковожу я?
– Легко, – сказал Орн. – Записи, которые мы обнаружили, гласили, что кодовое имя натийских… – он едва не сказал «предателей», – …потомков на Мараке переводится как «голова». А в вашем имени, Полли, содержится древнее слово «полл», означающее «голова».
Миссис Буллон бросила на Стетсона вопросительный взгляд.
– Он всегда так шустро соображает?
– Всегда, – ответил Стетсон.
– Если вдруг хочешь пойти в политику, Льюис, – сказала Полли, – я с удовольствием…
– Я и так уже в политике, – проворчал Орн. – А чего я хочу, так это осесть где-нибудь с Ди и нагнать все те годы жизни, которые пропустил.
Диана напряглась и, обращаясь к стене за спиной у Орна, произнесла:
– Я больше никогда в жизни не хочу ни разговаривать с Льюисом Орном, ни слышать о нем! Это мое окончательное, повторяю, окончательное решение!
Плечи Орна поникли. Он отвернулся, сделал неверный шаг и внезапно рухнул во весь рост на толстый ковер гостиной. Люди, стоявшие у него за спиной, ахнули.
Стетсон крикнул:
– Вызовите врача! Меня предупреждали в госпитале, что он еще очень слаб.
Тяжелые шаги Полли спешно удалились в сторону коммуникационного алькова.
– Лью! – Это был голос Дианы. Она упала на колени подле Орна, нежно касаясь его головы и шеи.
– Надо перевернуть его и расстегнуть ворот, – сказал Спенсер. – Дать ему воздуха.
Они бережно повернули Орна на спину. Он был бледен.
Диана расстегнула ему воротник и уткнулась туда лицом.
– Лью, прости меня, – всхлипнула она. – Я не хотела. Пожалуйста, Лью… прошу тебя, не умирай. Пожалуйста!
Орн открыл глаза и сквозь рыже-золотое облако волос Дианы разглядел Спенсера и Стетсона. Из коридора доносился голос Полли, торопливо что-то диктовавшей в коммуникационный центр. Орн ощутил у себя на коже теплую щеку Дианы, мокрую от слез, и медленно, со значением подмигнул мужчинам.
Диана, сотрясаясь от рыданий, прильнула к его шее, и ее движения активировали кнопку передатчика. Орн услышал, как в ушах зашипел сигнал. Этот звук наполнил его яростью. «Нужно избавиться от этой проклятой штуки! – подумал он. – Да чтоб она оказалась на дне самого глубокого маракского моря!»
Только успев сформулировать мысль, Орн резко ощутил пустоту в теле там, где до этого был передатчик. Шипение моментально прекратилось. Со внезапной вспышкой изумления Орн осознал, что устройство пропало.
Медленно, постепенно его затопило понимание. «Пси! Во имя всего святого, я – пси!»
Он бережно отстранился от Дианы и позволил помочь себе сесть.
– Лью, – прошептала она, гладя его по шее.
У них за спинами появилась Полли.
– Доктор в пути. Он велел согреть пациента и не позволять ему двигаться. Почему он сидит?
Орн едва слышал их. В голове крутилась мысль: «Придется лететь на Амель. Ничего не поделаешь».
Он не знал, как у него это получится, но знал, что это неизбежно.
На Амель.
Глава семнадцатая
У смерти есть множество аспектов: нирвана, бесконечное колесо жизни, равновесие между организмом и мышлением как чистой деятельностью, напряжением/расслаблением, болью и удовольствием, поиском цели и отрицанием. Этот список бесконечен.
Шагнув из-за щитов корабля на спусковой трап, залитый горячим амельским солнцем, Орн в ту же секунду почувствовал в атмосфере игру пси-потоков, словно оказался между противоборствующих магнитных полей. Нахлынуло головокружение, пришлось схватиться за перила трапа. Постепенно дурнота миновала, и вскоре он уже мог различить в двух сотнях метров под собой блестящий трикрит космопорта. Над поверхностью плясал горячий воздух, поднимаясь так высоко, что даже на этом уровне стояла жара. Ветра совсем не было, но скрытые порывы пси то и дело осаждали его недавно пробудившиеся чувства.