— Ты мне нужен.
— Через пять минут я буду здесь.
Кронус прибыл через пять минут, упаковал тела, погрузил их в машину, и отправил ее на автопилоте обратно в лагерь.
— Порой некоторые человеческие поступки невозможно объяснить с позиций здравого смысла, — сказал Кронус.
— Пожалуйста, помолчи, — Алан вытащил кресло на веранду, оттуда открывался прекрасный вид на ровную линию горизонта, — просто побудь со мной. Садись, вот стул.
Время шло, минута за минутой. Алан сидел в кресле и размышлял. Он не торопился думать, он спокойно пропускал через себя поток мыслей. Мир впадал в спячку.
— У меня к тебе вопрос.
— Я слушаю.
— У меня будут дети?
— Конечно. Ваши с Шер. Мы давно не клонируем, это привело бы к вырождению и уродству без того малой популяции.
— Это хорошо. Там, в комнате есть картина…. Принеси лист бумаги.
Получив листок, Алан несколько минут старательно выводил послание. Это показалось ему самым тяжким трудом.
— Пока у меня еще есть силы, — Алан чувствовал, что начинает задыхаться, — я хочу, чтобы ты выполнил мою последнюю просьбу….
— Да, Алан.
— Передай это моему сыну или кто там появится.
Кронус принял сверток.
— Будет исполнено.
Вдруг Алан вырвал письмо из рук наставника и, без объяснений, порвал его в мелкие клочья. Кронус оставался непроницаем.
Солнце увеличилось, небо заалело, руки и лицо Алана стали золотисто-оранжевыми. Солнце уже задевало краем кромку горизонта. Конец дня близился.
— Ну вот, — сказал Алан, смотря на часы, — Восемь вечера.
Он вынул из кармана свою свистульку и отдал ее Кронусу. Завтра Кронус вручит ее другому человеку.
— Я улавливаю грусть в интонациях твоего голоса, — мягко и как никогда по-отечески сказал Кронус. — Завтра наступит новый день, родятся новые люди, солнце будет греть и радовать их. Послезавтра произойдет то же самое, и так до самого конца. Взгляни на мимолетность своего бытия по-другому: история человечества играет такую же молниеносную роль в летописи Вселенной. Какой бы короткой ни была твоя жизнь, она данность, которую отнять у тебя не способен никто.
— Кроме времени.
— Ты можешь прожить тысячу лет, можешь две секунды. Многие живые существа живут в таком последнем темпе — бактерии, насекомые. Уйди с миром. Пыль к пыли, прах к праху.
— Ты знаешь погребальную молитву древности? — слабо улыбнулся он.
— Я увлекаюсь историей твоего рода.
— Мне становится трудно говорить. — Алан с трудом сделал глоток.
Закат приобрел кроваво-красный оттенок, солнце еле выглядывало из-за горизонта. Повеяло прохладой. Сгущались сумерки.
— Прощай Кронус, — прошептал он.
— Прощай Алан.
Робот исчез в полумраке.
Мысли медленно затухали в разрушающемся мозгу Алана. Самая последняя и самая ясная заставила его напрячься. Нашелся ответ на вопрос, ответ, слетевший с запекшихся губ Якова. Но она уже ни имела для него значения. Потеряла всякую ценность.
Люди хотели победить время. Ну, конечно же. Человечеству пришел конец именно по этой причине. Став бессмертными, люди перестали быть людьми. Переродились. И никогда не узнают, что такое жизнь.
Он уснул с последними лучами закатного Солнца.
«Он перестал существовать?».
«Да. Органы больше не функционируют».
«Этот экземпляр выделяется среди прочих».
«Да, любопытная была особь. Жаль, что они недолговечны».
Произнесшие эти слова существа запрокинули головы.
В ясном ночном небе загорались звезды. Одна за другой.
Специальное предложение
Приложив ладонь козырьком ко лбу, Орсон зачарованно разглядывал вонзившиеся в небо стержни гигакомплексов Рундебурга, что славился в мире своими навесными садами и точнейшей радиально-лучевой застройкой. Он только что выскочил из старенького, чихающего аэробуса, который бесцеремонно рванул прочь, едва пассажир опустил ногу на покрытие. Орсон чудом удержал равновесие и закашлялся, задыхаясь в ядовитых клубах выхлопных газов. Никчемные скотовозки давно уже должны были очутиться на свалке, мрачно подумал он, а вместо этого возят иногородних в полис, превращая каждый рейс в смертельный аттракцион.
Оторвавшись от индустриальной панорамы, он поудобнее перехватил портфель и пошарил глазами в поисках указателей движения. Прямо перед ним бурлил проспект наземного уровня, по берегам которого струились пестрые толпы людей всевозможных мастей и сортов. Прохожих было так много, что асфальт едва виднелся в мелькании тысяч ног. Орсон, как и многие провинциалы, волей судеб оказавшиеся в столице, чувствовал себя здесь крайне неуютно. Прежде всего, внешним видом, манерой держаться и простоватой одеждой он, словно индикатором, сигнализировал встречным о своем статусе и происхождении. Чувствуя, как воспламеняется кожа — не только от коротких цепких взглядов, но и прямых солнечных лучей, Орсон направился к подземному переходу. Ему надо было пройти ровно квартал, вон до того цилиндрического здания, видневшегося слева, со стелой на крыше и логотипом «Астраком».