Мужчины стояли над мертвенно-бледной Авророй, губы которой шевелились, исторгая неслышные слова, а тело сотрясала мелкая дрожь. Лютер присел, погладил девочку по голове.
— Лютер, — позвала она. — Ты слышишь?
— Да, Аврора, — он чувствовал, как по лицу катятся слезы.
— Пере-, передай привет — веет моему брату. Дай. Привет. Ага?
— Ага, обязательно.
Она успокоено заснула. Прошло еще несколько минут. Озноб прошел, но Аврора не просыпалась. Лютер потерянно смотрел на ее единственную, нелепую сизую косичку.
Кто-то звал его. На третий или четвертый окрик он поднял глаза.
— Слышишь? — Норн указывал пальцем вверх.
Где-то над ними грозно бурлили килотонны воды, грозя прорваться вниз сметающим все водопадом. Струя из трубы увеличилась и забила сильнее.
— Умеешь плавать? — Лютер вскочил и постарался сосредоточиться на воде. Хирург затравленно кивнул и посмотрел на трубу. — Тогда лучше отбежать подальше.
Они успели сделать десяток шагов, когда шлюз открылся, и в сток ринулись каскады грязной воды — очередная порция отходов мегаполиса Пентаклум. Волна быстро нагнала их и, азартно сбив с ног, поволокла с собой, словно игрушки. Их переворачивало, тащило по дну, било об стены на поворотах. Постепенно уклон стал круче и поток не просто тек, а изливался вниз. Грохот стоял неимоверный. Чернота закончилась внезапно, и их выбросило вместе с нечистотами в лужу, которую можно было с натяжкой назвать прудом. Секунды борьбы с притяжением, активной работы рук и вот оба уже лежат на берегу и отплевываются.
Лютер огляделся. Они находились у основания стен, под которым пролегал овраг или ров, огибавший стены по периметру мегаполиса. Сразу за рвом дыбилась песчаная насыпь, скрывавшая то, что лежало по ту сторону.
— Надо залезть туда! Вставай! — Лютер помог хирургу подняться. — Мы близко! Осталось самое важное.
— Подожди, — твердил Норн, — подожди. Я не уверен.
— Что? Мы зашли так далеко, что ты такое говоришь?!
— Ради чего мы премся туда? Объясни мне, ради чего? — Норн взмахнул рукой, и с рукава живописно брызнуло серой жижей.
Они стояли и смотрели друг на друга — мокрые, перепачканные, в гневе и сомнениях. И Лютер заговорил.
— Представь себе на секунду такой мир, где наказание несут заслуженно. Убил человека — сел в тюрьму. Оскорбил соседа в очереди — заплатил штраф. Ты понял, о чем я говорю? Я говорю о мире, где наказывается зло. Где зло преследуется и искореняется. Зло, а не добро. Понимаешь? Когда-то все было по-другому.
— Бред. Так было всегда. Князь в храмовой башне властвовал изначально.
— А вот и нет. Когда-то перекладина креста была наверху, и он был похож на вонзенный в землю меч, а твой князь обретался как червь, изгнанный и отверженный. Крест это символ, Норн. Символ опущенного оружия, смирения и терпимости. Символ любви и добра.
При слове «добро» Норн скривился от отвращения.
— И вот эту ерунду ты хотел нам предложить? Это ты называешь сокровищами? Сказки про белого бычка! Нынешний порядок вещей — единственно правильный из возможных. Он полностью соответствует человеческой природе. Слабый должен быть уничтожен, либо порабощен! Врагов следует убивать без пощады! Милосердие — удел слабаков! Выживает сильнейший.
Лютер помолчал.
— Знаешь, как началось падение? — спросил он. — Думаю, с мелких пакостей, на которые закрывали глаза. Ведь так удобно быть равнодушным. Спокойно, никто не трогает, тебя это не касается. Потом пакости переросли в преступления и их становилось все больше, их масштабы росли. Даже тогда люди умудрялись смотреть на это сквозь пальцы, тешили себя иллюзиями. Находили глупые объяснения. Наконец зло проникло в самую сердцевину, подточило, разъело дерево человеческое. И воцарилось над нами, превращая каждого в зверя. Падение началось с равнодушия.
Норн глядел на однорукого, словно тот полоумный.
— Вы думаете, что вы такие совершенные, да? Хищники высшей расы! — фыркнул Лютер. — Животные, вот вы кто. Вы даже не подозреваете, на какой скотобойне находитесь. Вам весело смотреть на мучения, но стоит только вам самим испытать боль, вы скулите, как побитые псы и умоляете о помощи! Так вот я предоставляю тебе выбор — остаешься ты здесь или идешь со мной?
— Ты ведь лгал нам. Ты о чем-то умолчал…
— Хорошо, я не стал говорить. Иначе вы отказались бы.