— Я готов был повернуть назад, — признался он.
— Даже ветер не сделал бы этого. А солнце помогает все видеть. Представь, что оно погасло — как бы мы достигли цели?
— Верно, Тиа, — кивнул Анхель. — Свет должен гореть.
Они улыбнулись друг другу и снова двинулись вперед.
Буря ползла на север, волоча длинную песчаную юбку, под которой проступала каменистая равнина, а на той равнине, постепенно выступая из завесы, глазам двух людей открывался древний город. Его желтоватые стены выступали из толщи песка, его башни снова пронзали янтарное небо, его площади, каналы, мосты и улицы снова сверкали под лучами солнца.
Как и тысячу лет назад.
Возвращение
Сири открыла глаза.
Лобовое стекло капсулы покрылось сеткой водяных бисеринок. Стекло запотело изнутри, и Сири провела по нему рукой. Она увидела контуры транспортной станции. Капсула прибыла уже давно, и автопилот заботливо отключил назойливую сигнализацию. Сири чувствовала приятную расслабленность во всем теле, и странную легкость в голове, которая казалась невесомой на хрупких плечах.
Сири выбралась из капсулы и взглянула на перрон.
Перрон пустовал, и станция казалась безлюдной. Сири поежилась; воздух холодил кожу. Поверхности блестели от недавнего дождя, еще не успевшие просохнуть. Стальной мир. Небо укутала плотная пленка серых облаков, которые казались невероятно низкими. Сири посмотрела вдаль, но не увидела горизонта, потому что предметы утопали в тумане. Сотня, другая метров, и все растворялось в белесой стене.
Сири прошла сквозь станцию, мимо зала ожидания и касс, мимо кафетерия и игровой зоны, к крыльцу, что выводило на городскую площадь. Сири смотрела на площадь и узнавала знакомые дома — лавка бакалейщика, торговый центр, пансионат для стариков, мэрия. Шпили башенок, псевдоготический стиль, красный кирпич. Памятник воинам за независимость, позеленевший от времени. Исторический квартал остался нетронутым. Все заботливо сохранено, в дань уважения к прошлому.
Ни души.
Город казался покинутым в этот час. Такое бывает рано утром или в выходные дни, когда люди отсыпаются и валяются в постелях дольше обычного.
Сири задумчиво вышла на середину площади, стараясь не наступать в зазоры между каменными плитами — детская привычка.
Она много раз бывала здесь — тысячи, тысячи раз приходила сюда с родителями, с подружками, с первым парнем, со школьной экскурсией. Она знала каждую выбоину, каждую деталь ограды, все до мельчайших подробностей. Она могла бы с закрытыми глазами обойти всю площадь и ни разу не споткнуться. Да, это место ее детства. Городок у излучины двух речушек, спрятанный за Бобровым холмом, так он назывался.
Сири шла по главной улице в направлении дома. Вещи остались в капсуле, но ей не хотелось возвращаться, не сейчас. Ее вдруг охватило сладкое чувство предвкушения — ожидание, сладостное ожидание долгожданной встречи, которая откладывалась из года в год, и вот, когда она неминуема, нет сил ждать, хочется сорваться и побежать туда во весь опор, словно тебе двенадцать лет.
Сири с трудом подавила импульс. Она проходила мимо магазинов, магазинчиков, лавок и лавчонок, где продавалась всякая всячина, закрытых и покинутых. С карнизов мерно капала вода, ее ботинки разбивали зеркала луж, и беспокойные голуби стайками вспархивали в небо. Туман глодал верхнюю часть башни с городскими часами, сквозь пелену проступал еле различимый круг циферблата, но стрелок было не видно. Сири свернула на Кедровую улицу, дошла до крайнего дома, обогнула пустырь, где летом играли мальчишки, и оказалась возле двухэтажного особняка, чуть утопленного в группе старых дубов.
Сири стояла и смотрела на дом, где родилась.
Сколько лет прошло? Деревья стали заметно выше, а дом темнее в их сгустившейся тени. Дом кажется слегка просел на левую сторону, обветшал, краска бывшая некогда белой, превратилась в серую облупившуюся пленку. Одно окно было заставлено фанерой. Газон перед крыльцом давно не стригли, а почтовый ящик заржавел и погнулся. Дом казался брошенным.
Сири смотрела на него, а в памяти проносились картинки и сценки из жизни. Она долго не решалась войти внутрь.
Потом, может через час, когда она вышла наружу из сумрака, пропитанного старым деревом, в руке у нее лежал предмет — елочное украшение в виде гномика. Этого гномика она купила в шесть лет, с собранных на карманные расходы денег. Гномик был сделан из дутого розового стекла. Сири очень нравился этот гномик, но однажды папа сел на него, и игрушка сломалась. Сири расстроилась, но мама заклеила гномика. Позже Сири купили еще много красивых и дорогих игрушек, но гномик навсегда остался у нее любимым, с линией раскола, пролегающей точно по брюшку, с затертыми боками и отбитым кончиком колпачка.