Петроградское военно-цензурное отделение, направляя сводки перлюстрации в 1920 году в Петроградский комитет РКП(б), напоминало своим партийным руководителям: «Надлежит помнить, что военная цензура есть секретный орган, а потому не следует никому указывать, откуда получено письмо или кем оно было задержано» [226].
Но между теорией и реальной жизнью всегда существует некий зазор. Например, 13 августа 1920 года в Полоцке трибунал рассмотрел дело по обвинению делопроизводителя 475‑го пограничного полка Николая Яшина в антисоветской агитации. Агитация эта, как явствует из приговора, выразилась в следующем:
Отдел Реввоентрибунала 15‑й армии находит установленным, что Яшин 11 апреля 1920 года послал своему брату заказное письмо, перехваченное на почте, в котором изложил свои взгляды по отношению к Советской власти, ее политике. В письме он жалуется, что приходится работать, не имея установленного срока работы, спрашивает, где справедливость, ибо установлен 8-часовой рабочий день, что человек как был в кабале у царя, так и остался теперь, что это долго существовать не может, что Советская власть будет свергнута, как свергли царскую власть…
Таким образом, трибунал открыто зафиксировал использование перлюстрации. На основании изложенного трибунал принял решение: «Яшина Николая Павловича, 25-ти лет, отправить в концентрационный лагерь с применением общественных принудительных работ до окончания гражданской войны». Через год по ходатайству Яшина следователь Реввоентрибунала республики Терехов поставил вопрос о пересмотре этого дела: «Послужившее поводом к начатию дела письмо Яшина к брату — коммунисту связано с желанием вызвать его на обмен мыслей по вопросам политики, не может быть квалифицировано как агитация против Советской власти, как контрреволюционное деяние, а по сему и инкриминировано ему быть не должно». Однако судьи Реввоентрибунала республики выбрали компромиссный вариант — снизили Яшину наказание до одного года условно [227]. О масштабах работы подразделений военной цензуры этого времени некоторое представление дают данные отчета Крымской ЧК. С 15 декабря 1921 по 1 января 1922 года, за две недели, было перлюстрировано 92 221 письмо, просмотрено 25 117 телеграмм [228].
Одновременно большое внимание уделялось проверке личного состава цензурных отделений. Советская власть широко использовала в это время старых сотрудников, да и новые набирались во многом из образованных слоев населения. По нашим подсчетам, в декабре 1918 года в Московском военно-почтово-телеграфном контрольном бюро из 119 работников (без рассыльных) 57, или 47,9 %, начали службу в цензуре до ноября 1917 года, в том числе в отделе учета — 100 %, в международном отделе — 66 %, отделе проверки работы — 60 %. Иностранными языками владело 91,6 % сотрудников, в отделе учета — 100 %, в отделе проверки работы — 100 %, в международном — 96,7 %, в управлении делами — 90 %, в отделе частной корреспонденции — 94,2 %, в отделе сортировки и просмотра по контрольным спискам — 66,6 %, в осведомительном столе — 40 %. Каждый из более 20 сотрудников владел от четырех до семи языков, причем знание «славянских языков» нередко отмечалось как один язык [229].
Поэтому в анкете для личного состава военной цензуры имелись среди прочих следующие вопросы: «Где служили между 1 марта и 25 октября 1917 г. (перечислить все занимаемые должности за этот период)», «Состояли ли в других партиях» и т. п. [230] Поскольку особой тайной, естественно, были списки тех, чья переписка подлежала обязательному просмотру (бывший «алфавит» или «секретные списки»), то инструкция подчеркивала, что «секретные списки могут быть доверены только сотрудникам-коммунистам» [231].
Все годы Гражданской войны военная цензура на основании просмотренной корреспонденции дважды в месяц направляла специальные сводки не только в Реввоенсовет Республики, но и руководителям коммунистической партии и Советского государства. По видам сводки делились на «Военные», «Дезертирские», «По вопросам частной и общественной жизни населения». Все сводки имели гриф «Совершенно секретно» и объем от 30 до 40 машинописных страниц.
В военных сводках выделялись разделы: «жалобы на голод», «о недополучении обмундирования», «жалобы на неполучение жалования», «о ходе культурно-просветительной работы», «о настроении красноармейцев», «о взаимоотношениях красноармейцев и командного состава», «о массовых заболеваниях среди красноармейцев» и т. д. Другие виды сводок, как правило, группировали информацию о дезертирстве и настроениях населения по губерниям.
Большинство приводимых выдержек содержали жалобы на распространившиеся эпидемии (тиф, сыпняк и т. д.), поборы местных властей (отбирают хлеб, лошадей и т. п.), на переживаемый голод. Кстати, весьма тщательно цензоры выписывали данные о видах на урожай. Но одновременно писали и о появлении театральных коллективов, занятиях с неграмотными, уверенности в будущей счастливой жизни после победы, когда «будем строить свой новый мир на новых началах» [232]. Например, в сводке за вторую половину февраля 1920 года приводились 64 выдержки из писем жителей Вятской губернии в Красную армию. Из них в 34 содержались жалобы на поборы и голод, 24 письма рассказывали об эпидемиях, а восемь — о поставленных спектаклях [233].
В целом же эти сводки, являясь инструментом политического контроля, давали впечатляющую панораму реальной жизни России, раздираемой Гражданской войной. Конечно, часть населения, прежде всего служащих, интеллигенции, «бывших», догадывалась о вскрытии писем и прослушивании телефонных разговоров. Вот как описывал в это время жизнь в Советской России один из эмигрантов, покинувший страну в 1921 году: «Отсутствие правильного почтового сообщения, частые исчезновения даже заказной корреспонденции, вскрывание корреспонденции свели частную корреспонденцию к нулю, у всех выработался какой-то эзоповский язык писем, пишут аллегориями. Не приходится и говорить, что телефонные разговоры подслушиваются» [234]. Но утверждения автора, что о перлюстрации и прослушивании телефонов догадывались «все», конечно, не более чем обобщение. К тому же прослушка телефонов не могла еще быть достаточно широкой. Например, в Петрограде прослушивание ряда номеров телефонов Особым отделом Петроградской ЧК началось лишь в январе 1919 года [235].
Подведем некоторые итоги. В ходе Гражданской войны военное ведомство (Наркомат по военным делам и Реввоенсовет) организовали разнообразную систему информирования через свои структуры о настроениях военнослужащих и населения. Была создана достаточно четко отлаженная вертикальная система подачи ежедневных, еженедельных, двухнедельных и месячных сводок, бюллетеней, докладов и обзоров, охватывавших самые различные вопросы повседневной жизни Красной армии и мирного населения. Эти материалы в ряде случаев дублировали друг друга, готовились иногда в одном месте; затрагивали, помимо проблемы политического контроля, множество других тем (болезни, снабжение армии, положение с продовольствием в различных районах страны и т. д.).
Для их сбора и оформления был задействован значительный и все более растущий бюрократический аппарат различных политических органов. Постепенно все эти нити, к осени 1918 года, сходятся в Политуправление (ПУР) Красной армии. Именно ПУР стал главным организатором и руководителем работы по осуществлению политического контроля над миллионами красноармейцев и командиров Красной армии. Наконец, почти всю Гражданскую войну в военном ведомстве существовала цензура почтово-телеграфной и телефонной связи, позволявшая получать достаточно объективную информацию о проблемах и истинных мыслях миллионов людей. «Старые специалисты» использовались в Красной армии не только для непосредственно военных нужд, но и в целях политического контроля. Широкий поток этой информации направлялся непосредственно высшему руководству Республики и, прежде всего, В. И. Ленину. Таким образом, в годы Гражданской войны военный канал, осуществлявший политический контроль населения, имел для коммунистической партии огромное значение.
228
ВЧК. 1917–1922. Энциклопедия / Авт. — сост. А. М. Плеханов, А. А. Плеханов. М.: Вече, 2013. С. 336.
232
234
235