Отец научил его играть в шахматы и в футбол, ездить на велосипеде. Мать не любила дачу, она была закоренелой горожанкой, а отец с Никитой ездили на дачу охотно, вместе ходили на рыбалку. Ловилась только уклейка, и весь улов тут же отпускали обратно в реку, но это ничуть не омрачало настроения рыболовам. Им всегда было о чем поговорить. Казалось, их водой не разольешь.
Но отец Никиты был натурой увлекающейся. Он принимал живейшее участие в жизни каждой женщины, с которой его сводил случай, начинал вникать в ее проблемы, проявлял интерес к ее детям, если таковые имелись, а вот обо всем, что было до нее, в том числе и о родном сыне, забывал начисто. Поначалу это предательство больно ударило по Никите, потом он повзрослел, привык и перестал обращать внимание. И теперь отцу было уже под семьдесят, но он все еще прыгал из койки в койку с криком: «Вот она, настоящая любовь!»
Когда сын сделался состоятельным человеком, Игорь Юрьевич стал появляться время от времени с просьбой «помочь старику-отцу»: он усвоил манеру так выражаться о себе в третьем лице. Всякий раз обещал отдать «как только, так сразу». Никита давал деньги охотно. Ему этот расход был вполне по силам, зато «старик-отец» после каждого займа исчезал надолго. Помимо «как только, так сразу», им больше нечего было сказать друг другу. И такое положение устраивало обоих.
Именно отец, занимавший при советской власти начальственную должность в АПН, помог сыну завести полезное, но неприятное знакомство с человеком, которого Никита в насмешку называл благодетелем. Даже сейчас он вздрогнул при одном воспоминании.
С матерью все было гораздо сложнее. В детстве Никита не думал, что она так безумно любит отца. Он был обыкновенным мальчишкой, его просто не интересовали подобные вещи. А теперь ему казалось, что тот злосчастный день, когда он ездил в Звездный и вернулся под утро, а они ждали его вместе и сходили с ума от беспокойства, был последним нормальным днем в его жизни.
Через три года родители развелись, и мать как-то сразу подурнела, постарела, а главное, опустилась, перестала следить за собой. Она занимала мелкую административную должность в «Интуристе», но работу делала механически, а о сыне совершенно позабыла, целиком погрузившись в свое горе. Или уязвленное тщеславие, это с какой стороны посмотреть.
Она вела бесконечные телефонные разговоры с подругами, жалуясь на свое несчастье. Как приходила с работы, так сразу усаживалась за телефон. Никиту эти разговоры доводили до белого каления. «Патрульный обзвон», — говорила его любимая бабушка, мать отца. У них с Никитой эта шутка вошла в домашний фольклор, как и многие другие бабушкины словечки.
Мать потеряла интерес и к уборке, и к готовке, Никите часто приходилось готовить себе самому, а он не умел. Он покупал омерзительные сероватые сосиски («цвета моей жизни», говорила бабушка), сдирал с них склизкий целлофан и варил в кастрюльке, а потом резал, бросал на сковородку и заливал яйцом. Он сам изобрел этот рецепт, даже не подозревая, что изобрел велосипед. Это блюдо ему осточертело, но ничего другого он придумать не мог. Однажды попробовал сварить суп, но, не зная, как это делается, положил в кастрюлю овощи вместе с мясом, а потом с тоской смотрел, как крутящиеся в кипятке кусочки капусты, картошки и морковки всплывают среди хлопьев грязной пены.
В тот раз Никита впервые в жизни почувствовал, как что-то щиплется в горле и просится наружу из глаз. Он вылил «суп» в унитаз, а недоваренное мясо выбросил на помойку, так и не рассказав никому о своем печальном опыте, но это воспоминание осталось с ним навсегда.
А ведь это были только цветочки. Ягодки оказались куда горше.
Примерно через год после ухода отца мать увлеклась оккультизмом. Кажется, ее втравила в это одна из подруг, Никита не вникал в детали. Пошли разговоры о целителях, филиппинских хилерах, экстрасенсах, вегетарианских диетах и лечебном голодании. «Дружина пирует по Брэггу», — презрительно кривилась бабушка.
Мать уволили с работы. Уволили «по собственному», хотя могли бы и по статье, но пожалели. Сама она ничуть не огорчилась и не испугалась. Она связалась с Джуной Давиташвили и какое-то время исполняла при великой эзотерической жрице секретарские обязанности. Даже воспрянула немного, и деньги кое-какие появились. Она и сына тянула показаться Джуне. Он отказывался в ужасе.
— Я тебя без очереди устрою, — приводила она довод, казавшийся ей неотразимым. — Пойди проверься. Надо знать, чем ты болен.
— Я ничем не болен, мама.
— Джуна обязательно что-нибудь найдет! — уверяла его мать.
Никита отказался наотрез. За взлетом новой карьеры матери он наблюдал со стороны.