Антон быстро поправлялся. На его лице снова появилась улыбка, но не такая уверенная, как раньше. Он знал, что обречён на малоподвижный образ жизни. Быстрое сильное тело, внутренний мир, получающий большую радость от стремительной жизни, как они смирятся с таким положением дел? Я не знал, и не знал ещё толком сам Антон. Первые дни, когда боли ушли, и самочувствие стало относительно хорошим, Антон был задумчив и самоуглублён. Я старался ему не мешать, и мои посещения были не долгими. Но Антон постепенно свыкался со своим будущим, и у него снова появилась тяга к общению. Со мной и профессором. Особенно со мной, так как профессор освобождался только вечером и всё-таки не был так близок к нему, как я. Так считал Антон.
А я так не считал. Не было у меня близких отношений с Антоном. У меня был в жизни и остался в душе только один настоящий друг – Том. И в его смерти повинен Антон. Может косвенно, но это уже неважно. Да, Антон снова немного ожил в моём внутреннем мире после последних трагических событий. Я не мог не замечать его хорошие человеческие качества, а они точно у него есть, и я не мог быть неблагодарным ему за спасение, но всё не то. Всё, как игра. У меня было двойственное ощущение. Странно, игра, но серьёзная игра, когда на кон ставятся жизни, в том числе и моя жизнь. Но это – не жизнь. И поэтому я не хотел сближаться с Антоном, чтобы не стать похожим на него.
– Лексис, почему ты спешишь покинуть меня? – спросил как-то Антон. – Во-первых, я в отличие от тебя даже хромать не могу. Во-вторых, чем ты можешь быть занят в этом затерянном от цивилизации мире, где даже новости приходят с некоторым опозданием?
– Я помогаю одному старому знакомому по прошлому посещению Европы. Талантливый молодой человек, и он со своей стороны открывает много нового для меня.
– Понятно, – с некоторым огорчением сказал Антон, – но не забывай и меня, пожалуйста.
– Конечно, Антон, – сказал я. – Ты о чём-то хочешь поговорить?
– О нас. Ты знаешь, что произошло на Марсе, пока мы летели сюда?
– Да, кое-что понял из старых записей новостей, переданных на Европу, рассказа профессора и других сотрудников станции.
– Я тоже просмотрел записи. О чём там рассказывается? Марсианское восстание в течение восьми дней подавлено. Все подпольные подземные производства уничтожены. Все лидеры марсианского восстания убиты или схвачены. Наступило время братской любви, взаимопонимания и сотрудничества Марса и Земли. Всю ответственность за тысячи погибших людей несут лидеры марсианского восстания, жаждущие власти и толкающие невинных людей на смерть. Такое больше не должно повториться. Насилие и человечество – несовместимые понятия. И так далее, и тому подобное. И что ты по этому поводу думаешь?
– Демагогия о человеколюбии и ложь.
– Правильно, – радостно согласился Антон. – Как во все времена. Лицемерная политика продолжает править мозгами непосвящённых людей, а их большинство, а значит, и миром. Но мы, посвящённые, понимаем, что всё не так. Марсианское движение не уничтожено. Я смотрел приведённые списки погибших и захваченных лидеров, многих имён там нет. Макса, кстати тоже нет. Может, он остался жив?
– Может и Мик? – произнёс я вполголоса, нащупывая в кармане его кольцо.
– Кто такой Мик? – спросил Антон.
Я покачал головой, давая понять, что Антон его не знает.
– Так вот, – продолжил он, – корабль тоже не обнаружен. О нём бы обязательно сказали. Это было главной задачей операции «Война миров». Что касается погибших, то именно марсиан погибло тысячи, а десантников только сотни. И виной этому не только упрямство марсианских лидеров, но и прямолинейная жестокость ВОБР.
– Но ты раньше считал, что благость для многих оправдывает жестокость для некоторых.
– Я и сейчас продолжаю так считать. Разум людей несовершенен, поэтому возникают проблемы, и многие из них можно решить только жёстким методом. Пороки властвуют над людьми в разной степени, – ответил Антон.
– Так кто больше порочен? Марсиане, отдающие свои жизни ради свободы и счастья всех марсиан, или земляне, препятствующие им? Я не спрашиваю – дальновиднее, разумнее? Я просто спрашиваю – порочнее? – прямо смотря в глаза Антону, спросил я.