А что теперь? Мне двадцать восемь лет, и я дошёл до точки, убив маленького ребёнка и его мать. Да, я выполнял приказ, но это не имеет никакого значения. Я – убийца. А потом я убил лейтенанта, сержанта и солдата. Но их глаза не смотрят с укором на меня, потому что в их глазах не было чистоты и света. Невероятный свет и чистота были только в глазах Младенца, и они прожигают мою душу лучами скорби и боли. Как мне жить с этими глазами?
Мой друг видел, что я страдаю, и переживал за меня. Он попросил поделиться с ним всеми произошедшими на том транспорте событиями. Я всё подробно рассказал, только не смог описать последний взгляд Младенца на меня. Не потому что не мог найти слова. Потому что прочувствовать и понять этот взгляд можно, только увидев его наяву. И я никогда бы не пожелал Тому увидеть этот предсмертный взгляд Младенца.
А пилот… Он был старше меня на шесть лет, это считалось солидным для военнослужащих, но относился ко мне во время нашей совместной службы с симпатией. А после произошедших событий я чувствовал, что его отношение ко мне ещё улучшилось. Странно, я на его глазах убил соратника, и признался, что ранее убил ещё двоих, но он задумчиво смотрел на меня и подбадривал.
– Лексис, не падай духом. Тебя ждёт новая жизнь, – сказал как-то он мне, когда мы дежурили вдвоём.
Я удивлённо посмотрел на него. Он засмеялся, – ты не так меня понял, не в смысле новой после смерти, а новой настоящей. Космический десант – не для тебя, я думаю, ты это уже сам понял. Возвращайся на Землю, женись, воспитывай детей, делай что-то простое, но полезное для людей и развивайся. Ты добрый и смышлёный парень, раскрой свои настоящие способности.
– А ты, что будешь делать ты, когда всё закончится?
– Я – космический пилот. И если всё закончится благополучно, то я буду продолжать летать. – Мне показалось, что он в душе не верил в удачный исход, какие-то печальные интонации были в голосе. Между тем пилот продолжал. – Иногда мне так надоедают ваши десантные шутки и эта чернота, – пилот грустно посмотрел вперёд. – Но долго находиться на земле не могу. В этой черноте есть звёзды, полёт, мужское братство и планеты, которые для меня краше издалека, чем вблизи.
– Зачем тогда ты согласился рисковать и лететь на Европу? – озабоченно спросил я.
– Конечно, не из-за золота. Это точно. Но если бы я струсил, то перестал бы уважать себя. И тебе просто необходимо лететь на Европу.
– Но ты рискнул жизнями и других ребят?
– Рискнул, это мой выбор. И, мне кажется, их, – пилот вздохнул. – Теперь ничего не остаётся, как не дать вам погибнуть.
Наступила пауза. А потом я тихо произнёс. – Знаешь, я не был с тобой до конца откровенен…
Пилот посмотрел на меня и жестом попросил замолчать. Потом оглянулся на спящих ребят и сказал, – сейчас не надо никаких объяснений. Когда сядем, тогда и расскажешь.
Корабль подлетал к цели. Перед нами был громадный Юпитер, который своими гравитационными силами помог нам выйти на маленькую ледяную Европу. Пилот и бортмеханик были очень сосредоточены. Всё было готово для маневрирования и посадки. Дыхательные баллоны и другое необходимое оборудование было проверено и закреплено. Все надели космические комбинезоны, шлемы и расположились в десантных креслах по бокам корпуса корабля. Пилот сначала приказал бортмеханику закрепить дополнительно головы и конечности всех десантников специальной прочной липкой лентой. А потом приказал сесть самому в кресло десантника и сам закрепил его.
– А как же, ты? – спросил бортмеханик пилота.
– Я сам справлюсь, расчёты наши оказались точными. Я один смогу управлять кораблём, и тебе нет необходимости оставаться на своём месте, кресло десантника безопаснее.
Стояла тишина, каждый думал о чём-то своём. Приблизительно через час всё будет кончено. Или мы будем жить, или погибнем.
– Ну что же пора, поехали. Молитесь ребята, чтобы топлива хватило, – сказал минут через пятнадцать пилот и запустил двигатели корабля для манёвра и торможения. Корабль стал выходить на траекторию к Европе с необходимой скоростью.
Я чувствовал вибрацию от работы двигателей и мечтал только об одном, чтобы она не кончалась. Но ничего нет вечного. Наступила тишина.
– Неужели предсмертная, – подумал я.