Отъезд их также был нелегким. Джим Харпер испытывал большие сомнения относительно совместного отъезда Бренвен и Уилла в Калифорнию, и он не смог удержать их при себе даже притом, что его жена, глядя на него, постоянно метала глазами молнии. Эллен, как бы пытаясь компенсировать скептицизм своего мужа, преувеличила свой оптимизм до такой степени, что возбужденно спросила:
— И когда же наступит большой день для вас двоих? Когда вы собираетесь пожениться?
Бренвен была настолько шокирована и самим вопросом, и тем, что его задала именно Эллен, которая всегда отличалась сдержанностью, что тут же ляпнула:
— Мы не собираемся жениться вообще.
Позже она отвела Эллен в сторону и объяснила ей:
— Такое давление сейчас совершенно не нужно Уиллу. Мы даже не говорили о браке. Достаточно того, что мы будем вместе.
Этого действительно достаточно, убеждала Бренвен саму себя, охватив колени. Стая шумных чаек, похожих на вестников раздора, кружилась на ветру. Ей показалось, что они летят прямо на нее. Встревоженная, она тут же автоматически воздвигла невидимую стену, похожую на ту, которой она отгораживалась, когда Гарри Рейвенскрофт или кто-нибудь другой пытался прочесть ее мысли. С чего это вдруг я сделала это? — удивлялась она, глядя, как чайки улетают прочь.
— Достаточно того, что мы вместе, — громко сказала она ветру. Море, вздыхая в невидимых тоннелях, проложенных им же в скалах под ней, согласилось. Добавить к этому приятный сюрприз — возможность провести оставшиеся четыре дня ее отпуска не в Вашингтоне, а здесь, в Мендочино — и она должна быть счастлива.
Когда она была рядом с Уиллом, она была счастлива. Но когда их физически разделяло расстояние, пусть даже небольшое, как сейчас, она тут же начинала испытывать тревогу. Может быть, это было только естественно после всего того, что ему пришлось испытать. «Что ж, — подумала она, — мне просто надо пройти через это. Мы не можем постоянно быть вместе, даже если бы мы были женаты…» Ее мысли прервались, когда солнце, прорвавшись сквозь аметистово-аквамариново-турмалиновые облака, вспыхнуло ослепительным сиянием. Это был момент откровения, когда Бренвен со всей четкостью осознала, что она хочет большего, чем просто жить с Уиллом — она хочет выйти за него замуж.
Слишком скоро, подумала Бренвен, взбираясь обратно на вершину утеса той же тропинкой, по которой спускалась. Уиллу предстоит еще пройти долгий-долгий путь прежде, чем он сможет снова хотя бы разговаривать о браке. Может быть, он никогда не будет к этому готов. Может быть, это и есть причина ее тревоги.
А может быть, тревога вообще не имеет никакого отношения к Уиллу… если не считать того, что радость от его присутствия гонит прочь все плохие мысли. У нее была передышка длиною более чем в год; возможно, сейчас она закончилась. Она могла, как после смерти Джейсона, закрыть свое сознание для Хаоса. Но она не могла закрыть сам Хаос, как это ей предстояло вскоре понять.
Последние два фрагмента телевизионной программы Бренвен, в которых были сняты пожилые монашки, вызвали в ее отсутствие несколько странных писем. В некоторых говорилось, что монашки не были святыми женщинами, какими они казались, а были переодетыми дьяволами. А в одно письме утверждалось, что монашки в свое время были изгнаны из Ордена и скрыты от мира в заброшенном монастыре, потому что они были злом. А теперь, продолжал автор письма, Бренвен сломала печать, удерживавшую их в стенах монастыря, она поступила еще хуже, чем если бы просто выпустила зло в мир, она показала его по телевидению! Это письмо особенно обеспокоило Бренвен. Целый день она только о нем и думала. И дома вечером Уилл, закончив рассказывать ей о собеседованиях по поводу своей новой работы, заметил ее обеспокоенность.
Чтобы ответить на его вопрос, Бренвен прокрутила ему пленку со всеми фрагментами своей программы, которую она записала для собственного архива, все эпизоды один за другим, заканчивая теми двумя, где были сняты монашки. Потом она рассказала Уилу об откликах и о том письме, которое взволновало ее больше всего.
— Это глупо, — сказал Уилл. — В этих старушках нет даже отдаленно ничего плохого. Как раз наоборот. Я не понимаю, почему ты так разволновалась из-за письма какого-то чокнутого — это совершенно не похоже на тебя.