- На городскую свалку номер пятьсот тридцать четыре...
- Хосподи, я и не знал, что их столько.
- Было выброшено по ошибке оборудование.
- Конечно, по ошибке, там всё по ошибке, - хохотнул растерянно Владимир Алексеевич.
- Но теперь выяснилось, что это была ошибка. И оборудование требуется вернуть.
- А я вам, что Пушкин, что ли, откуда мне знать, где ваше оборудование.
- По расспросам очевидцев, - продолжал бубнить из прорезей глаз и рта гостя диктор программы "Время", - мы выяснили, что вы работали на той свалке.
- С ума сойти, я работал, так это, что про ту свалку, что за городом?!
- Вы могли видеть это оборудование.
- Да какое оборудование?! - воздел руки к давно небеленому потолку Владимир Алексеевич.
- Вот это.
Рука гостя развернулась под углом девяносто градусов. Владимир Алексеевич подумал, что ему что-то очень не нравится в этой руке. Точно, не нравится. Он покрутил головой. На ладони не было линий. Гладкая, будто в перчатке. "Да ладно, - сказал себе он, - ты придираешься к человеку. Может, у него операция была... э-э-э... по пересадке кожи... а у нас это делают? Или это протез... Точно, протез".
Ему полегчало. Он вспомнил, что гость ждёт ответ. Он и правда ждал.
- Э-э, где оно ваше оборудование, забирайте его к чёртовой матери, что мне жалко, что ли. Для науки.
Гость подошёл к шкафу. Владимира Алексеевича пробило на пот. Он стал подниматься тяжело с дивана. "Катенька... Как же так... Зола..."
- Володька! Где ты?! Никогда нет тебя, паршивца, когда надо... - прохрипел он вслух. - Да что же это такое, граждане! Помогите! Имущества лишают!
Владимир Алексеевич, присогнувшись, доковылял до шкафа, перед которым гость остановился.
- Нет-нет, - говорил Владимир Алексеевич, заглядывая матрёшке в глаза, но матрёшка молчала, гость открыл шкаф.
Он не обращал на старика внимания. Сказал что-то кому-то на непонятном языке.
- Ты это, ты с кем это разговариваешь? - спрашивал у фанерного макета Владимир Алексеевич. - Я не разрешаю, слышишь, скажи это им!
Он топнул ногой в старом тапке. Гость не смотрел на него.
А во Владимире Алексеевиче дрожала неведомая струнка, волосинка, она будто зацепилась где-то в нутре... ближе к кишкам... тянула больно так, ноюще. "Это что же, он сейчас шкаф-то унесёт. Нет, как можно".
Владимир Алексеевич схватился шарить топор. У каждого уважающего себя одинокого человека должен быть топор. Под подушкой. Но топора на месте не оказалось.
Гость вошёл в шкаф. Владимир Алексеевич тянулся на цыпочки, заглядывал ему через плечо. Гость стоял перед небольшой панелью. Она всегда напоминала Владимиру Алексеевичу панель в лифте. И кнопки также оплавлены. Гость что-то кому-то опять сказал. Владимир Алексеевич изловчился и опять очень просительно посмотрел в глаза фанерному макету. А там всё та же матрёшка. Младшая, которая не может указывать старшей. Стало вдруг жаль его. Или её.
"Мил человек, как тебе тошно должно быть, мозги-то совсем набекрень. Но и я-то, меня пойми ты!" - взвыл он нутром, видя, как заиграл огоньками, поплыл радужными разводами шкаф изнутри. Обгоревший и с потрескавшейся обшивкой он казался сейчас новогодней ёлкой, сгоревшей на свалке и по прихоти чудака увешенной внезапно игрушками.
Топор нашёлся. Владимир Алексеевич забыл, что разбивал им сухарь третьего дня. Топор и лежал на столе. Возле сухаря. И крыса не пришла.
"На смертоубийство толкают, на смертоубийство".
Владимир Алексеевич заплакал. Сжал топор, повернулся, засеменил к гостю. Замахнулся, что есть силы. За шкаф. За Катеньку, за Золу, за отца, за счастье его нечаянное...
Шкаф закрылся за гостем. Из-под него вырвался огонь. Задрожало марево, "так бывает в жаркий день, в степи, а ковыль гнётся к земле, ластится ", - подумал Владимир Алексеевич, опуская топор, не замечая, что руки и колени дрожат.
И шкаф исчез, оставив большую плешину с ровной границей, отмеченной толстым плотным гребешком грязи.
Владимир Алексеевич шёл по коридору. Стакан дребезжал в подстаканнике. Войдя в свою комнату, поставил стакан на пол возле дивана. "Вдруг водички захочется. Говорят, хочется всегда". Старик лёг на диван. "Нет, не хочется". И помер.
Зинаида Арнольдовна заглянула на следующее утро к соседу. Закрыла ему глаза.
- Страсти египетские, - сказала она.
И пошла вызывать труповозку, полицию, скорую.
- Сударыня, засекаю время. Если вы не приедете через час, трупа будет два, - говорила она изумительно поставленным голосом, только один раз челюсть её принялась дрожать, зубы застучали, но она втянула воздух породистым носом, сказала "ничего-ничего, Володя, я сейчас соберусь" и набрала следующий номер.