За пару лет до этого разговора с отцом, случилось в феврале на Индигирке вот что:
— «Валера, я знаю, что тебе тяжело. Приходи, потолкуем. Я тебе помогу». — Телефонный звонок этого человека был для меня нежданным и неожиданным. Мы даже не знакомы, только на расстоянии. Звал «потолковать» — Клейменов Николай Николаевич, председатель старательской артели, богатейшей в Якутии на Индигирке, известный среди золотодобытчиков не менее Владимира Туманова (друга Владимира Высоцкого).
Начался 92-й год лютыми оймяконскими морозами. Морозный пар над долиной Индигирки между высоких гор стоял такой густой, что в пяти шагах уже ничего не различишь. Рано утром пик температуры до шестидесяти: холод прошивает овчину полушубка до костей, дышать нечем от кислородного голодания среди гор.
Идти до базы старателей через весь посёлок, двухэтажная блочная контора артели в соседстве с Колымской трассой. Рабочий день у старателей с восьми, «конторские», собираются к девяти. Глубокая ночь для Крайнего Севера. Днем солнца нет, светает на три часа белого времени. Навершие зимы — февраль на Полюсе холода — огромной нашей планеты.
Кабинет председателя в двухэтажном доме, имеет отдельный подъезд с высоким крыльцом и глухой дверью. От окна — на длину кабинета до входа в контору, широкий стол. Клейменов сидел в кресле спиной к окну. И среди старателей он выделялся великаном Аттилой. «Вождь», в глазах соратников по золотодобыче. И «батя» — известный мне, по рассказам старателей. Полный кабинет людей. Галдеж.
— Тихо! — И наступила могильная тишина. Случись это летом, муху слышно стало бы. Здесь же вслед его голосу запели хрустальные брюлики на люстре под высоким потолком: такой грозно-мягкий баритон.
— Вот, Сан Саныч, пришёл русский писатель. У него есть то, чего мы с тобой не купим на всё наше золото — душа! Придумай ему должность, положи оклад и пусть он дальше занимается своим делом. Пустяками человека не беспокоить.
Сказал он это своему заместителю так ровно и просто, как давно решенный вопрос. Мне уступили край стола и стул. Заместитель подал через стол чистый лист бумаги.
— Распишись, но число не ставь, — попросил он. — Текст, напишем сами…
Народ схлынул быстро. Остались мы в кабинете с глазу на глаз. Клейменов поднялся из-за стола и протиснулся между столом и стеной к карте СССР.
— Валера, скоро русские начнут отсюда разбегаться. Тяжелые времена всех нас ждут. Вот карта страны. Ткни пальцем в любой город, и я куплю тебе там квартиру. Проплачу из своего, председательского фонда артели.
Я помолчал, пораженный таким предложением.
— За какие такие красивые глаза вы мне помогаете?
Мне, конечно, было многое известно о людях из среды старателей. Клейменов завидно, по отзывам людей, на порядок выше стоял своих коллег-председателей. Золотодобывающая артель — такая мельница, что любого сотрет в порошок, если станешь там показывать свой норов. И уж точно, работа там не для поэтов. Ты там «никто», и звать тебя там «никак». У Клейменова работать было безопасно людям в том смысле, что он сам любил неординарных людей, любил их выслушать и не обижал. А боялись его до обмороков и трепета. Гигант внешне, он и в делах и поступках никогда не проявлял мелочности, не жил злопамятным и сволочным. «Каждому — свое», вершил он справедливо.
Клейменов вернулся к окну, и всмотрелся в туманную ночь за тёмным стеклом. Идёт пятнадцатый год, а я таким его всё и вижу: Аттилой с густой, огромной, седеющей русой бородищей по грудь. С умными самородками глаз. Кряжисто рослого, лобастого, с залысинами, под спело льняными кудрями. Русский мужичище с Иртыша. Потомок казаков атамана Ермака. А редкий баритон голоса таков, что слушать звук произносимых им слов наслаждение для души. До этой встречи я однажды слышал уже его голос. После армии, жизнь с женой не заладилась. Решили развестись. В день предстоящего развода топтались мы с ней за деревцами северной акации во дворе поселкового суда, окна которого смотрели прямо с берега за дорогу в Индигирку.