Сердце его замирало, но Хуамбо взглянул на сестру ничего не выражающим взглядом, отер губы тыльной стороной руки. Наклонился к Таче.
— Что нового?
— Есть кое-что…
— И ты пришла сообщить мне эти новости? Или у тебя что-то болит?
— И то и другое, Хуамбо. Один мой знакомый — он живет близ Северных каменоломен — просил разыскать тебя. У него вести оттуда, где мы…
Оба замолчали. «Оттуда, где мы…» Предельно ясно сказано: где все принадлежало им, все было свое. Их отцы не продавали землю. Ее отняли. Вырвали. Захватили самым наглым образом. Теперь люди восхищаются грандиозными сооружениями Компании. «Тропикаль платанера»: необъятные — чуть не с луну — плантации, сверкает бликами река, разделенная плотинами для отвода воды на поля; безмятежны, как скот, пастбища; разветвились рельсы — будто металлические ветви рухнувшего на землю дерева. Однако несмотря ни на что Хуамбо и Анастасиа продолжали считать все это своим собственным.
— Там, где мы… — повторил Хуамбо печальным, каким-то чужим голосом; он и сам не верил в то, что говорил. — Там, где мы…
— Тебе надо спросить сеньора Хуана Непомусено Рохаса. Это неподалеку от Северных каменоломен. Пройдешь старый мост, ветхий такой, полузасыпанный. Минуешь его. Потом за оградой из розового камня по правую руку увидишь дом. Лучше встретиться с ним сегодня.
— Может, пойдем вместе? А?.. Темносветка, тебе нравится пиво? Возьми себе пару бутылок, возьми сгущенного молока и сухого молока в порошке, возь- ми земляничного мармелада и оливкового масла, — это высший сорт! — а вон там твои любимые галеты.
— Да возблагодарит тебя господь, Самбито. Доброе у тебя сердце. Недаром говорят, что мы, мулаты, взяли все самое лучшее от негра и от белого, и потому мы лучше и белых, и негров… — Она встала, выпрямившись во весь свой огромный рост, и в нерешительности остановилась в дверях. — …мы лучшие, и в подтверждение этого я хочу тебе покаяться. То, что я в сердцах делала против тебя, скорее било меня, чем тебя… Но меня с той поры грызет совесть, и я никак не могу найти покоя…
Хуамбо махнул рукой, как бы отметая все, что она сказала, но Тача настаивала:
— Это я придумала, что родители хотели отдать тебя на съедение ягуару. А тебе это доставило много горя, ты даже возненавидел стариков…
— Ничего подобного. Родители отдали меня Мейкеру Томпсону. А тот сочинил историю с ягуаром, чтобы я отрекся от стариков и не пытался к ним вернуться…
— Тогда еще хуже, Самбито, еще хуже… Он воспользовался моей выдумкой, и вот мы очутились на улице. Мы сами себе делаем много зла и не понимаем этого!
— Так-то оно так. И кроме того, все это на руку им, они сильны, могущественны…
— Значит, никто их не сможет…
— Что ты хочешь от меня услышать?..
Они пересекали сад, по которому проносился ветер, редкие цветы и густые сорные травы склонялись волнами, будто под чьей-то невидимой ладонью, нащупывавшей местечко помягче.
— Ну, теперь дорогу знаешь, надеюсь, будешь заглядывать ко мне почаще?.. Ты по-прежнему одна?
— Подобрала малыша…
— Мне рассказывали…
— Между небом и землей ничего не спрячешь, верно? На днях приведу его, познакомишься.
— Какой он масти?
— Как смесь светлого и темного пива.
— Приведи…
— А Мейкер Томпсон не вернется? Не хотела бы я видеть этого проклятого гринго.
— Ты никогда не встречала его на улице?
— Если встречала, переходила на другую сторону…
— Не думаю, чтобы он вернулся в ближайшие годы. Теперь он президент Компании. Знаменитый. Его Зеленое Святейшество. А вот его дочь Аурелия иногда приезжает.
— Та, что хорошо пляшет?
— Мы с управляющим занимаем весь дом. Остались здесь совсем одни. Даже этот сопляк, Боби, бродит где-то по побережью.
— Еще бы, он у себя дома — все побережье принадлежит им.
— Он сейчас у сеньоров Лусеро. Они стали большими друзьями с тех пор, как старик спас им акции. Теперь они ярые сторонники Компании.
— Так я и думала. Ну ладно, я пошла… Будь осторожен. Приходи на каменоломни обязательно — сегодня же или, самое позднее, завтра… Если этот кобель побежит за мной, я, чего доброго, помру со страху. Позови его… Ну и зверюга, так и смахивает на Кадэхо![27] Того и гляди, собьет с ног. Покличь его!
— Юпер!.. Юпер!.. — позвал мулат.
Тремя-четырьмя прыжками собака подскочила к хозяину. Тот взял ее за ошейник. Глядя вслед удалявшейся сестре, он опять вспомнил Хуана Табочу.
Таинственный Хуан Табоча вновь связал их вместе.
V
Глаза, покрасневшие от известковой пыли, похожи на раздавленные томаты; мордочка мышонка, вылепленного из теста; белые волосы — кто мог бы узнать в пеоне, помогавшем Дамиансито перевозить известь, человека, который прибыл сюда несколько дней назад после бойни в порту, где власти пытались в крови утопить забастовку? Никто! Совершенно другое лицо. Сам Непомусено не смог бы его узнать.
— Ну и помощничка завел себе ваш внук, — как-то заметила Консунсино, вдова Маркоса Консунсино. — И во все этот помощничек сует свой нос. Вы сейчас скажете, что это его дело, но, заметьте, куда надо, он носа не сует, а в дела, которые его не касаются, лезет.
— Что поделаешь?.. Ведь он приехал…
— Не виляйте, дон Непо, говорите прямо.
— Внук не справлялся — заказов слишком много, вот он и нанял этого поденщика.
— Поденно или полюбовно?
— По правде сказать, не знаю.
— А вот дон Сиксто, у которого до всего есть дело, говорит, что помощничек — это только начало…
— Начало?
— Да, начали вы с помощничка, а пройдет время, и грузовичок купите… Все с чего-нибудь начинается…
— Начинается с человеческого мяса, потому как оно дешевле. Если бы оно дороже стоило, войн не бывало бы. Подумать только, в это самое время, пока мы тут с вами разговариваем, люди убивают друг друга. Тысячи и тысячи солдат падают на землю, чтобы никогда не подняться.
— Не забирайтесь так далеко. Какое нам дело до того, что где-то происходит? Вон у нас, в Бананере, людей совсем не щадят. Даже мурашки бегают по коже, как услышишь, что вытворяют с бедным людом…
— Что ж, вот и скажите дону Сиксто, что у нас уже есть помощник.
— Скажите ему сами!
— Я с ним не разговариваю — с тех пор, как он хотел меня убить. Ведь чуть-чуть не сделал из меня лепешку. К счастью, успел я прижаться к камням, иначе от меня мокрое место осталось бы… Но, видно, не пробил еще мой час. Так вот, передайте дону Сиксто, что у нас уже есть помощник. И ежели он способен на нечто большее, чем только совать ногу в чужое стремя, пусть даст нам деньжат на приобретение грузовика. Мы с ним расквитаемся, перевезем ему лес. Он и его хозяева, наверное, знают, что за Перикерой[28] рубят леса.
— Они перевезут лес на спине какого-нибудь парня, зачем им грузовик! Испанцы знают — сотня индейских спин дешевле, чем один грузовик. Это им обойдется в гроши!
— Да что же это я? Поболтать поболтал, а ничего не заказал. Дайте-ка мне анисовки. Что-то желудок побаливает…
— Одну анисовку? А многие предпочитают с водой…
— Ерунда!
— Анис с водой и льдом называют «голубкой», а не ерундой.
— Знаю, знаю, женщина, не такой уж я невежда. Больше того, знаю, что эта «голубка» в моде у сеньор… — сказал дон Непо и поперхнулся: анисовка, по-видимому, попала не в то горло.
— Вот и наказал вас господь! Болтаете все бог знает что. Если сеньорам по вкусу анис с водой, ну и пусть себе…
Сладким ликером улыбки подернулись глаза Консунсино, вдовы Маркоса Консунсино, и она даже похорошела: черные, как чернила, зрачки расширились, чуть сомкнулись пухлые губы под немного вздернутым носиком, как будто еще округлились плечи и бюст. Правда, лицо ее несколько портили красноватые рубцы около уха — след после операции, — их не могли скрыть даже распущенные волосы и массивные серьги в виде колец — одно в другом.
— Еще анисовки, но теперь с водой…
— Ну вот, а вы говорите, что только сеньорам нравится «голубка». Впрочем, вы, дон Непо, сами голубятник — у вас дома день-деньской чорча возится.
— Чорча эта моего внука…
27
27. Кадэхо. — По гватемальским народным поверьям, существуют два фантастических пса Кадэхо. Белый Кадэхо — доброжелателен. Черный Кадэхо — зловещ: в поймах рек он похищает девушек с длинными косами и повсеместно преследует пьяниц.
28
28. Перикера — местность к югу от столицы, богатая лесами, изобилующими попугаями перико.