Погода благоприятствовала дону Непо: дул южный ветер, настолько сильный, что он даже подгонял велосипед. Почти весь путь удалось проделать, не прибегая к педалям. А рассвет все не наступал. Невольно закрадывалось опасение — а вдруг ночь так и останется ночью на вечные времена? Кто в самом деле может гарантировать, что день наступит? Не зародится ли этой ночью вечная тьма?.. На автостраде фары огромных армейских грузовиков сметали мрак, и казалось, что под мощными взмахами этой ослепительной метлы вдали, над затихшей землей, появлялась предрассветная дымка. Грузовики и поезда двигались, как войска на поле боя, и словно для того, чтобы нагнать побольше страха, откуда-то издалека доносились взрывы динамита, там взлетали куски взорванных скал. Все больше грузовиков, все больше поездов!
Дон Непо спешил: так хотелось ему скорее добраться до дому, увидеть внука, выпить горячего кофе, прилечь отдохнуть. В течение всего пути, пока чуждые шумы нарушали величественное молчание заросших дубняком или облысевших от эрозии гор, он мечтал о сне. А воздух разрывали ревущий гул моторов на автостраде, протяжные гудки паровозов, звяканье сцепки вагонов, далекие удары, сухой и резкий треск отбойных молотков в Ла-Педрере и бесконечный грохот камня, сыплющегося из вагонеток подвесной дороги в огромные воронкообразные пасти камнедробилок.
Ущелье, над которым кружились бабочки, становилось все глубже. На мосту, выстроенном еще в эпоху испанской колонизации, — императорском мосту, если судить по высеченному на камне гербу, — дорога резко сворачивала в сторону. Разбуженное воинственным шумом, неумолчным завыванием автомашин на гусеничном ходу и появлением людей-призраков в комбинезонах, перчатках и очках, ущелье пробуждалось от векового сна. На серебристых столбах с зелеными глазами гусениц — ибо ни на что иное не походили стеклянные изоляторы, на которых висели провода, — люди натягивали кабель высокого напряжения.
Как только дон Непо миновал мост, наперерез ему откуда-то выскочила собака и с заливистым лаем помчалась рядом с велосипедом, готовая вцепиться в переднее колесо. Дон Непо даже не взглянул на нее. «Пусть себе лает, — подумал он, — она выполняет свой долг». Однако тут же ему пришлось притормозить, чтобы проскочить между каменной стеной и громыхающей повозкой, которую тащила невзрачная лошаденка. Нет, это было не случайно: на него явно хотел наехать этот испанец, который всю свою жизнь чуть не рабом был в богатой родовитой семье, а теперь, на старости лет, словно став вольноотпущенником, обзавелся собственным ранчо. Звали его Сиксто Паскуальи-Эстрибо, и эту вторую его фамилию все воспринимали как меткое прозвище, очень подходившее к нему, ибо любил старик совать нос в чужие дела, или, как здесь говаривали, совать ногу в любое стремя[14].
Мало того что этот Сиксто Паскуаль-и-Эстрибо чуть не наехал на него, он даже не счел нужным ответить на приветствие. С одной стороны, конечно, это к лучшему. Обычно испанец останавливался, заводил длиннющий разговор. Он высыпал щепотку табаку на листок рисовой бумаги, затем неторопливо сворачивал самокрутку, облизывал краешек бумаги языком, зажимал сигарету тонкими синеватыми губами и разжигал ее кремневым огнивом. Не обращая внимания на зевки дона Непотщетные взывания, нет, завывания сна и усталости, — испанец затягивался самокруткой и говорил, говорил без конца. Потягивая самокрутку и сплевывая, он благоговейно перечислял звучные титулы своих сеньоров-хозяев и делился какими-то своими стародавними обидами.
Сеньор Непо и сам был не прочь потолковать и поспорить, но только не сейчас, после утомительной ночи, когда едва хватало сил добраться до постели. Однако — сказывалось хорошее воспитание — он слезал с велосипеда и, отчаянно зевая, выслушивал очередные излияния. А спорил он с испанцем обычно по воскресеньям или по праздникам в кабачке Консунсино, вдовы Маркоса Консунсино, куда после мессы соседи заходили выпить пивка и закусить жареным пирожком. Они встречались здесь обычно по воскресеньям и праздничным дням, около одиннадцати утра, — испанец, который непрестанно разглаживал рукой свою морщинистую кожу, все растирал и растирал складки на лице и шее, и Непомусено, который рукой старался разгладить складки на костюме, слежавшемся в сундуке. Весь день до позднего вечера испанец разглаживал свои морщины — это доставляло ему несказанное наслаждение. На неделе у него, должно быть, не хватало времени. В будние дни они служили ему верную службу. Эти суровые, глубокие морщины внушали уважение не только пеонам, но и хозяевам.
В ответ на шутки дона Непо он неизменно говорил:
— Вот разглаживаю, дружище, все разглаживаю… Эту кожицу, видать, господь по ошибке прилепил мне на физиономию, взяв ее с другого места!
Однако на сей раз испанец не стал болтать на дороге. Вместо ответа на приветствие дона Непо послышался лишь скрежет повозки испанца, задевшей каменную стену. Дон Непо поспешил нажать на педали, чтобы не остаться на камнях стены в виде детской переводной картинки. Лишь позднее, оправившись от страха, он понял, что испанец мстит за свое поражение во время их последнего спора, который не вылился в вооруженный конфликт только потому, что успела вмешаться Консунсино, вдова Маркоса Консунсино.
«Короли не боги, тореро не герои, а все хозяева, какими бы благородными они ни казались, отнюдь не святые!..» — в сердцах выпалил дон Непо.
Это его изречение до глубины души возмутило испанца, и теперь он мстил дону Непо. Он мстил за дочь своих хозяев, испанских аристократов, вышедшую замуж за разбогатевшего бананового плантатора, который в свое время был мелким чиновником в могущественной Компании. Так говорилось о сыне тех, кто унаследовал богатства Мида на Южном берегу!
Что же вызвало приступ бешенства у испанца? То, что один из внуков его блистательнейших и знатнейших хозяев, который носил имя Лестер Кохубуль[15] (а не Кэйджебул) Сотомайор — да, да, из рода Сотомайоров, живших близ Родонделы, в испанской провинции Понтеведра, — потомок Кохубулей, нынче не без успеха доит чужеземных коровок и наживает себе жирок…
— Сотомайор из герцогов, а не маркизов Сотомайоров! — уточнял дон Сиксто, разглаживая морщины. — Да, да! Я не позволю себе солгать, именно из герцогов Сотомайоров, которым Филипп Пятый пожаловал этот титул, возведя их в сан грандов Испании первого класса, а вовсе не из маркизов Сотомайоров, которым Карл Второй предоставил дворянство только семьдесят с лишним лет спустя.
— Уф-ф-ф! — фыркнул дон Непо. — Не нравятся мне эти смешки!
— По-другому не умею, дон Сиксто!
— Ну, смейтесь, смейтесь! Заявил же папа в своей знаменитой булле, что вы, уроженцы Американского континента, отличаетесь от скотов только тем, что умеете смеяться…
— Из этой самой буллы и стала известной фамилия Кохубуль, вам-то следовало бы это знать… — с иронией заметил дон Непо.
15
15. Кохубуль — типично индейская фамилия, образованная от названия животного кох (киче) — «пума».