— Shut up!..[95] — завопил Боби.
Негр встал между ними и взял Боби под руку.
— Пошли, — сказал он ему, — каток ждать!..
— Уже темно, — пожаловался Боби, его все еще трясло от ярости.
— Мне нет важность!..
И каток, испещренный звездами, покатился по теням, подминая их под себя, утрамбовывая и размельчая, — негр, сидевший рядом с ужасным внуком ужасного деда, словно намеревался выровнять саму ночь, звездную и все же темную…
XXII
— Привет, Пьедрасанта — мошка высшего ранга!
— Что делать, дружище, нет клиентов — вот и остаются одни мошки… — отвечал дон Ихинио; он было опустился на колени позади стойки своего заведения «Золотой шар» — тут у него и магазинчик, и продажа в розлив спиртного и пива. Он искал бутылку с уксусом, вернее, пробку от пустой бутылки из-под уксуса. Однако, подняв голову и увидев вошедшего, он тотчас же встал, правда, из-за ревматизма не столь поспешно, как ему хотелось бы, всплеснул руками и воскликнул:
— Вот уж не думал, что сам сеньор комендант полиции окажет честь моему дому! Он же не посещает бедняков!
— Хорош бедняк — румянец во всю щеку…
— Румянец! Румян, как боров, сеньор комендант, как боров, которого откармливают на убой. Что за жизнь! Дела в заведении идут из рук вон плохо, видите сами. Открываю, закрываю, а продавать некому. Скверно! Все просят в кредит, и я ничего не могу с ними поделать, приходят и не платят. Уж сколько домов я приобрел бы, если бы выжал все эти долги! Надеюсь, вы выпьете чего-нибудь… У меня есть все — от шоколада до настойки санчомо…[96]
Комендант, прикрыв рукой рот, зевнул — зевнул с таким шумом, будто поезд вышел из туннеля зевка, — взглядом обвел полки, заставленные бутылками.
— Вин, как вы видите, полным-полно… а продается только гуаро, гуаро и опять гуаро…
— А чего вы хотите, мой друг? Что им еще делать после работы, да если люди работают, как скоты, день-деньской? Только выпить…
— Ай, комендант, но вы не представляете себе, как они пьют! Лишь тот, кто видит их здесь каждый день, знает, сколько они пьют. Пьют от отчаяния. От полного отчаяния. Ни искры радости, ни удовольствия…
— Чтобы убить самого себя…
— Именно, и в конце концов, как ни жаль, становятся пьянчугами.
— Тоба!.. Тоба!..
— Опять притащился этот несчастный учитель! Две недели пьет напропалую и все время твердит: Тоба!.. Тоба!.. Виктореана, должно быть, увела его собутыльника; заливал он тут с одним… у нее живет… некий Раскон! Что закажете, комендант, что вам нравится?
— Ничего, Пьедрасанта. Выпью, пожалуй, пивка, похолоднее. Плачу наличными.
— Оставьте счет! Неужто я буду брать за пиво у представителя власти!
— Нет, сеньор, я здесь не как представитель власти — не путайте божий дар с яичницей, — а как частное лицо.
Комендант полиции встал у стойки, ближе к двери — здесь, на этих оцинкованных полутора метрах, Пьедрасанта предлагал клиентам любое спиртное или пиво.
— Мне нравится с пеной, — сказал комендант, высоко подняв бутылку и направляя струю жидкости в бокал, — и с крупной солью…
— Как угодно, пожалуйста, соль… А я выпью с вами бренди.
— Вы что-то скисли…
— Вчера вечером зашли сюда кое-кто из друзей, рассказали… они из «Тропикаль платанеры»… кажется, что… не знаю, уже сообщали вам или нет… дела на Северном побережье идут из рук вон плохо, никак не могут там договориться, ни по-хорошему, ни по-плохому, и у нас здесь, комендант, здесь тоже затевается что-то…
— Что?
— Не знаю…
— Бутылочка пуста, давайте-ка откроем другую…
— Не другую, а другие, сказал бы я. Ведь у вас, комендант, не на одну места хватит…
— Прямо-таки арена для боя быков, слава господу богу… — пошутил комендант, погладив круглый живот, обтянутый топорщившимся, как накрахмаленная юбка, широким мундиром; на руке кроваво сверкнул большой перстень с гранатом. — Затевается что-то… — повторил он слова Пьедрасанты, задумчиво вращая бокал с пивом на оцинкованной стойке.
Пьедрасанта принес на тарелке ломтики сыра и оливки, по-прежнему не упуская из поля зрения пьянчужку, который сначала взывал к Тобе, а теперь задремал за столиком, усеянным мошками.
— Здесь всегда можно узнать много новостей, вам; следовало бы почаще сюда заглядывать. Однако сегодняшняя новость — самая сенсационная. Все эти дни здесь ждали приезда сенатора, но внезапно появилось какое-то начальство из Компании, говорят, он словно с цепи сорвался, чуть не уволил управляющего, а вместе с ним нескольких чиновников. Кто его знает, как из всего этого выпутается управляющий.
— Какая-нибудь растрата?
— Какая там растрата! У них растраты не в счет, миллионами ворочают. Игра…
— Как игра? Игра запрещена законом!
— Нет, комендант, речь идет не об этом… речь идет об игре в мяч, которая называется «бассбали», от нее сейчас все голову потеряли. Управляющий — как будто не понимает, что земля уже горит у него под ногами, — распорядился сформировать команду из служащих Компании, разровнять площадку, что рядом с полем, и не знаю, что там еще… А горит-то, действительно горит. Читали листовку?.. Вчера вечером мне подсунули под дверь…
Комендант развернул сложенную вчетверо бумажку и замолчал, увидев огромные, кричащие буквы:
ВСЕОБЩАЯ ЗАБАСТОВКА…
Где-то в мозгу пронеслась фраза: «Происшествий нет, мой майор», — ежедневный рапорт, которым усыпляли его подчиненные.
— Никто ничего точно не знает, но то, что об этом заговорили, что-нибудь да значит. Еще пивка?
— Подбросьте… маиса индюшке!
— А себе я добавлю еще бренди… — И Пьедрасанта, разливая напитки, продолжал свою мысль: — Все это, конечно, заставляет серьезно призадуматься…
— В следующий раз налейте мне темного пива, светлое надоело…
— Вот оно что, коменданту нравится смена ощущений, и это совершенно правильно, в разнообразии есть особое удовольствие, будь то пиво, будь то бабешки.
— Насчет бабешек — не скажу, свеч не хватит для всей процессии, а вот пиво пью для того, чтобы не тянуло на бренди, это моя другая слабость…
— Кому что нравится…
— А этот листок распространялся в поселке?
— В поселке, на плантациях, повсюду, и кажется, здешние…
— Кто именно? Давайте уточним. Кто это «здешние»?
— Здешние рабочие хотят объединиться с рабочими другого побережья, чтобы забастовка стала всеобщей. Так говорится в листке.
— Расстрелять нескольких — и сразу будет порядок…
— Да, так до сих пор думали, но вот в Бананере… не знаю, читали ли вы в газетах… кое-кого посадили, а положение не изменилось, пожалуй, даже ухудшилось. Надо видеть их — это люди, готовые умереть.
— Гм, дело серьезное, а здесь главарями выступают, вероятно, эти Лусеро…
— Напротив. Они будут первыми жертвами. Их считают предателями и изменниками, говорят, что теперь, когда они стали богачами, они хотят примирить все противоречия — потихоньку, постепенно, без насилия, а для агитаторов это значит играть на руку Компании.
— Ладно, Пьедрасанта, сколько с меня?..
— Подсчитать я подсчитаю, но выпейте еще чего-нибудь, тем более что вы так редко заходите. Разрешите угостить вас на прощание.
— Как говорят ребята, раз вы настаиваете…
Последние слова сопровождались столь большим и громким зевком, что их едва можно было расслышать — огромная пасть распахнулась так, что стали видны все зубы и даже гортань.
— Сейчас дам сдачи. Ваша пятидолларовая, а с вас… Вот получите, счет дружбе не помеха, комендант.
— Бренди, налей-ка мне бренди…
— Двойного?
— Меня этим не напугаешь…
— От пива толстеешь, лучше глоток покрепче…
— Но в такую жару, дружище, в наших краях глоток чего-нибудь покрепче — все равно что глоток адского зелья.
Учитель, рухнувший на скамью, спал лицом к солнцу, по его щекам, носу, губам, лбу ползали мухи, руки бессильно повисли, волосы растрепаны, брюки не застегнуты, туфли не зашнурованы, носки спустились. Когда на лицо ему садился слепень, он вяло взмахивал рукой, налитой свинцом, мотал головой и бормотал:
— Тоба…
— Засажу этого типа в камеру на несколько дней, сразу бросит пить…
96
96. Настойка санчомо… — Имеется в виду «агуардьенте Сан Херонимо» — спиртной напиток из сока сахарного тростника.