Глаза смотрели прямо на него, их обладатель был молчалив и спокоен. Они не двигались, не моргали - застыли на одном месте, гипнотизируя, как удав кролика. Темные зрачки сидели ровно по центру, а само глазное яблоко было мутного желтого цвета. Но они ярко выделялись на фоне тьмы.
- Мне даже в голову не пришел вопрос, что же являлось для них источником света, не могли же они сами его излучать. Такого не бывает.
А как быть с его огромными размерами? Быть может, животное просто сидит на какой-нибудь коробке, или ящике, поэтому располагается так высоко?!
Ребенок застыл на месте, в надежде, что обладатель этих глаз его не заметит. Боясь шмыгать носом, ощутил, как сопли медленно стекают к губам. Их хотелось немедленно стереть, но руки не слушались. Стук зубов друг о друга, должно быть, разносился по всему помещению, как и биение сердца.
«Оно меня не видит. Оно меня не видит»,- твердил Миша про себя, стараясь успокоиться от этих мыслей.
Но, в это все сложнее было поверить: ведь он ревел, звал на помощь, шуршал одеждой, и скреб руками по полу, взрыхляя влажную корку, и поднимая из-под нее пыль.
- Оно знает, где я нахожусь. Оно знает обо мне гораздо больше, чем я о нем.
И сейчас оно оценивает обстановку: если это хищное животное, то оно в скором времени бросится в атаку. Мальчик молился, чтобы это был не хищник, но страх наполнял душу все больше, и воображение самостоятельно дорисовывало образ, располагающийся вокруг этих спокойных желтых глаз. То жуткое чудовище, которое в итоге получилось, готово было свести его с ума: он отчетливо видел, как ее огромная, усеянная длинными острыми клыками, пасть, немного приоткрыта, как длинный, влажный язык свисает, словно у собаки, ядовитая слюна капает на пол.
- Да, да! Мне чудилось, что то, что я поначалу принял за капли воды, на самом деле была слюна, стекающая из голодной пасти.
Оно могло в один присест проглотить мальчика целиком, и он бы еще долгое время переваривался в желудке этого хищника.
Но, ему могло повезти, и животное могло быть на привязи, будучи неким сторожевым псом, однако эта нелепая надежда с прахом была провалена. Не могли эти глаза принадлежать даже самой крупной собаке - это было какое-то чудовище, страшное, покрытое вонючей шерстью, отдающей соломой и мускусом.
Что можно было предпринять в такой ситуации? Бежать было некуда, да и сил на это не было. Иногда эти желтые глаза раздваивались, но это происходило лишь в голове.
- Похоже, ударился я сильно. И тошнота не отступала.
Просто бы промокну́ть губы в прохладной водичке, тогда бы стало полегче. Глаза сильно щипало от пота, заливавшего все тело. Все вернулось на «круги своя» - он обмер от страха, и боялся шевелиться.
Не понимал, почему оно не двигается, и не издает никаких звуков. Даже не моргает. Яростно напрягая память, пытался вспомнить - моргают ли собаки? А медведи? Но в воспоминаниях зияла огромная брешь, даже образ собаки всплывал, больше напоминающий монстра из фильмов ужасов.
- Я старался дышать, как можно реже, чтобы не привлекать к себе излишнего внимания.
В душе надеялся, что животное уйдет, кем бы оно ни было: тем самым укажет путь ребенку. Но оно лишь взирало, как с картинки со своего прежнего места, и страх понемногу отступал. Не было той изначальной паники, которой он подвергся, едва лишь заметив этот беспристрастный ко всему взгляд. Можно было предположить, что это какая-то фосфоресцирующая картинка, или заставка на мониторе чьего-то компьютера - если бы они были тут сразу. Но, их не было! Словно, что-то спало, пока Миша не потревожил его своими воплями и шорохом, а затем распахнуло свои очи, в поисках наглеца, посмевшего потревожить его покой.
Тьма, казалось, обступила еще сильнее, давила своим непоколебимым правом выбора: скрыть того, кого считала нужным, либо явить тех, кто был недостоин ее зарока. Дышать стало и без того тяжело, хотя кроме сырости и холода ничего более не доносилось до обостренного обоняния ребенка.
Так он и продолжал сидеть, пока совершенно не обессилил. «Затекшие» ноги ужасно ныли, невыносимо было от этого зуда, но он терпел. Руки покрылись влажной пленкой, от витающей в воздухе мороси. Голова сама клонилась к груди -больше он не мог этого выносить. Веки слипались, в ушах шумело, как бывает при погружении в сон, но Миша держался, как только мог. Возможно, это существо как раз-таки и ждало, пока измотанный и обессиленный ребенок уснет, и тогда оно придет в движение. Нельзя было этого допускать, ни в коем случае. Наверное, прошли уже целые часы, с тех пор, как он, практически не дыша, и не моргая, нес свою тяжкую вахту, следя за желтыми глазами, дергаясь от каждого звука падающей капли, гулко ударяющейся о поверхность пола.