— И без этого обойдёмся, — недовольно ответил Карпо, — Чего ради лишний раз мозолить людям глаза. И так нас уже заприметили все селяне.
— Да леший с ними! Им только будет повод посудачить и порадоваться. Вряд ли найдётся, кто пожалеет польского пана у себя в селе.
Карпо не ответил. Он лежал и размышлял. И мысли в его голове порочились медленно, неуклюже. Лишь одна была ясной и чёткой. Хотелось иметь свой клочок земли, хозяйство, семью с детишками и жить спокойно. Обязательно на хуторе, подальше от большого скопления людей. И без панов. Вот тут у Карпо появились большие сомнения. Ляхи всё настойчивей прибирали украинские земли к рукам, а это только лишний дармоед на шее крестьянина.
Время тянулось медленно, торопиться не хотелось. Наконец Демид поднялся, зевнул нервно, молвил, обратив лицо к звёздам:
— Пора, Карпо. Нужно ещё за мальцом заехать. Не стоит деда подставлять.
— Поехали, — коротко отозвался Карпо.
Они не доехали шагов полтораста до крайней хаты деда. Карпо пошёл пешком, осторожно ступая по узкой тропинке к хате, подслеповато белеющей среди фруктовых деревьев.
Он тихо подошёл к плетнёвым воротам. Собака не встретила его лаем, в окнах не горел ни один огонёк. Карпо постоял у ворот, прислушиваясь, раздумывая, как потише, не привлекая внимание соседей, призвать Ивася.
Светлая тень приблизилась к воротам. Тихим голосом Ивась произнёс:
— Дядя Карпо, это ты?
— Тише, хлопец! Выходь. Что это у тебя в руках?
— Да вот дед сунул в руки. Говорит, что пригодится. Харч разный. Говорит, что за серебро должен отплатить.
— Хитрый дед, однако. Пошли.
Демид держал коней за повода, встретил своих, спросив:
— Как там дед? Всё спокойно?
— Дед что надо, Демид, — ответил Карпо. — Харчами снабдил, собаку куда-то дел, и хлопца приготовил. Хитрюга! Но молодец!
— Серебро, говорит, надо отработать, — добавил Ивась.
— Так, Ивась, — проговорил Демид тихо. — Иди вот той тропой и схоронись в кустарник, что увидишь шагах в трёхстах или больше. Нос свой, хе-хе, не высовывай, пока мы не подъедем. Лежи и наблюдай. Отоспался у деда?
— Ага, дядя Демид. Ну я пошёл, — в голосе звучала неуверенность.
— Жди нас, хлопец, — бросил Карпо. — Мы можем и задержаться, так что потерпи малость. И харч весь не сожри, а то придётся тобой поужинать. Или позавтракать, — добавил Карпо без тени шутки.
Казаки проводили глазами хлопца, пока тот не скрылся из виду, сели на коней. Шагом, без спешки потянулись задами в направлении усадьбы пана Ковалика.
Ночь приближалась к середине. Редкий лай собаки нарушал тишину. Ни в одной хате не светился огонёк.
Оставили коней у мостика через узкую речку, что текла ниже усадьбы шагов на сто с небольшим. Переглянулись, поправили оружие и не спеша потопали к усадьбе. Остановились, прислушались и осмотрелись.
Тихо, пахло свежими стружками, известью и землёй. Обошли стройку, углубились в сад, где темнели флигель и большой тёмный сарай. У дверей сарая прислушались. Храп, доносившийся оттуда, говорил, что гайдуки спят крепко.
Карпо нашёл брус у стройки, подпёр им дверь, попробовал крепость его. Молча, словно одно целое, друзья направились к флигелю.
Дверь была закрыта на засов, но окно открыто. Карпо с трудом протиснулся в его тесное отверстие. Вскоре дверь открылась. Что-то грюкнуло в середине, но ничего не произошло.
Демид осторожно прокрался в единственную комнатку с двумя окошками. С трудом определил, что на топчане спит пан Ковалик, а в крохотном коридорчике на тюфяке, положенном на пол, храпит слуга. В помещении чувствовался запах винного перегара. Пан не храпел, только шумно дышал, белея без покрывала на узком ложе.
Демид указал Карпо на слугу, сам двинулся к топчану, обнажив кинжал. Толкнул спящего за плечо, заставил проснуться. Крепко зажал рот твёрдой ладонью, прошептал зловеще:
— Молчи, пан, иначе смерть! Тихо! Где злотые?
Пан Ковалик мычал, пока Демид не сообразил, что его рот зажал. Ладонь убрал, и пан Ковалик вздохнул, выкатив глаза, облизывая пересохшие губы.
— Ну! — грозно прикрикнул Демид и надавил кинжалом на шею.
— Ой! — непроизвольно вскрикнул поляк. — Я сейчас! Дайте встать, пан…
Демид позволил тому подняться с топчана. Пан Ковалик нетвёрдо держался на ногах, не то от страха, не то от пьяного похмелья. Он поискал руками в углу, пошарил и выставил на крохотный стол шкатулку тёмного дерева.
— Вот, пан, всё, чем располагаю. Это ваше, только не губите. Я ведь добро пытаюсь вершить в своём селе, пан!