Пит колебался недолго. Он был слегка ранен в ногу, но мог двигаться. К ним подбежали два матроса, пытаясь присоединиться к ним.
— Пошли к дьяволу, ребята! — прокричал Пит, — Сами управляйтесь!
Один из матросов яростно запротестовал, схватился за нож. Хуан опередил его. Его кинжал пропорол живот матроса, второй отскочил с воплями, призывая на помощь.
Его или не услышали, или не посчитали нужным услышать. Все метались в панике, а Пит с Хуаном спешили.
Солнце уже садилось. Огонь всё ближе подбирался к середине падубы, а шестеро матросов всё ещё метались, не зная, как спастись.
Испанцы больше не пытались стрелять. Их судно легло в дрейф, ожидая окончания боя и гибели пиратов.
— Готово, Джон! Спихивай! — Пит орал, стараясь перекричать гул огня, кашляя и отплёвываясь.
Они отбивались от редких попыток других матросов присоединиться к их примитивному плоту.
Наконец плот им удалось столкнуть в воду. За ним прыгнули ещё двое из матросов. Один тут же пошёл ко дну. Как видно, он не умел плавать, что было не такой уж редкостью среди моряков. Многие из них боялись воды и легко тонули в безобидных ситуациях.
Хуан с Питом легли на плот, отталкивая ещё одного матроса, пытавшегося последовать за ними. Его пришлось стукнуть по голове обломком доски, служившей веслом.
— Отгребай, Джон, отгребай! Судно может затонуть и нас за собой утащит!
В голове Хуана стучало, бок болел. Он грёб, ощущая небольшое головокружение и опасаясь, что Пит сбросит его в воду, потеряй он сознание.
Плотик медленно отплывал от пылавшего судна. Оставшиеся матросы прыгали в воду, хватались за обломки, спеша отплыть от тонущего корабля. Он с шипением, гулом медленно погружался носом в пучину моря. Оно темнело, вечер стремительно надвигался, а жар пожара постепенно удалялся от плотика.
Хуан до последнего мгновения смотрел на берег, ещё недавно темневший у горизонта, стараясь не потерять направление. Смотрел на небо, замечая звёзды, по которым можно было определить юг.
Судно погрузилось в тёмную воду моря. Сразу стало темно, жутко и до обидного тоскливо. Потерпевшие пираты не разговаривали. Они монотонно гребли досками.
Огни испанского судна медленно меркли вдали, пока вовсе не растворились в редком тумане, наплывшем с моря.
— Интересно, где наши шлюпки? — прервал молчание Пит.
— Они уже далеко, — без желания ответил Хуан. — Что им до нас?
Они помолчали. Все они были мокрыми. Плот едва возвышался над водой на два дюйма и волны постоянно окатывали их водой. Лежали, боясь перевернуться, и гребли с обеих сторон, поглядывая в сторону берега.
Хуан постоянно следил за небом, боясь потерять направление. Чёрное, с мигающими звёздами, оно равнодушно взирала на несчастных людей, что пытались как-то выжить, барахтаясь в почти бесплодных усилиях.
Усталость первого сморила Пита. Он выронил доску и уткнулся в ладони. Хуан боролся дольше, пока и его не сморил сон. Он часто вскидывал голову, мутными глазами обводил тёмные воды моря, глядел на небо, но уже плохо соображал. Голова сильно болела, бок, разъеденный солью, не давал надолго забыться. Пит продолжал лежать без движения, и Хуан не хотел его тревожить до утра.
Утро не принесла облегчения. Хотелось пить, воды с собой взять не было возможности, а берег неожиданно оказался ещё очень далеко. Он с трудом проглядывался, когда плот приподнимался на волне и горизонт расширялся.
— Эй, Пит! Что ты так долго спишь? Вставай, грести надо!
Пит пошевелился лишь после того, как Хуан сильно растормошил его. Можно сразу понять, что рана Пита оказалась серьёзнее, чем Хуан предполагал. Он сильно ослабел, жажда мучила невыносимо, хотя жара ещё и не наступала.
Хуан подполз ближе, осмотрел матроса и его рану. Он горел в жару, рана вокруг покраснела. Она вызывала сильное беспокойство.
Отчаяние охватило Хуана. Он бросил грести, облил себя морской водой и сел, свесив ноги в воду. Потом, вспомнив акул, быстро выдернул их.
Горизонт был чист. Ни один парус не оживлял его темнеющую линию. Тут Хуан заметил, что течение неуклонно сносит плот всё дальше к востоку, почти не приближая к побережью. И понял бессмысленность трудов приблизить плот к материку. А до берега было не менее десятка миль. Преодолеть такое расстояние одному было немыслимо, имея одну доску и вероятность развала плота.
Он вытащил кинжал, посмотрел на него, как на избавление от мук, уже наваливающихся на него по мере восхода солнца.
Вздохнул безнадёжно, отложил кинжал и лёг на спину, устремив глаза в беспредельную синеву. В голове вертелась одна мысль, что совсем недавно с этого прекрасного неба лил ещё более прекрасный дождь, о котором сейчас он мог только мечтать.