Эти цветы часто появлялись в его кошмарах. Они росли в пустыне, оплетая развалины древнего города. Они ловили людей своими прочными, цепкими стеблями, высасывали из них кровь, пожирали плоть и разрастались, принимая различные формы. Сперва они превращались в тех, кого поглотили, потом стремительно видоизменялись. И Диннара опять окружал хаос форм — обнажённые тела, извивающиеся в попытках вырваться из невидимых оков, окровавленные конечности, звериные морды… Отовсюду лезли омерзительные твари с хвостами, щупальцами и человеческими лицами — непроницаемыми, застывшими, как у мертвецов или статуй. Диннар отсекал им головы и приделывал к человеческим телам, а длинные суставчатые щупальцы извивались и превращались в красные цветы, которые снова нападали на людей и пожирали их. Диннар тщетно пытался спасти самых красивых. Цветы пожирали их первыми. Диннару хотелось, чтобы было темно. Совсем темно. Чтобы не видеть всего этого кошмара. Бог тьмы иногда являлся ему. Обычно он принимал образ вунха, большого и лохматого. Диннар скучал по нему и очень радовался, когда его видел. Он обнимал вунха за шею, погружая пальцы в густую косматую шерсть, а зверь лизал ему лицо прохладным чёрным языком. Диннар просыпался и какое-то время лежал, глядя на Сатху, которая осторожно прикладывала к его лицу мокрое полотенце.
— Спи, — говорила она. — Всё кончилось. Тебе приснится что-нибудь хорошее.
Диннар не любил снов. Даже хороших. Образы и так преследовали его днём и ночью. Он любил, засыпая, погружаться в темноту. Но это не было погружением на дно. Темнота обволакивала его и медленно несла, качая на мягких, упругих волнах. Иногда она напоминала мягкую чёрную шерсть, к которой так приятно прижаться щекой. А под этой шерстью ощущалось живое сильное тело. Огромный чёрный вунх… Единственное существо, которое Диннар хотел видеть во сне. Он катался на нём и играл с ним. А вокруг не было никого и ничего. Высоко в тёмном небе призрачно белела Кама. Ни яркого света, ни резких теней. Никаких силуэтов. Никаких картин и образов. Диннару нравилась Кама. Вунху тоже, и Диннара это тревожило, хотя он не понимал, почему. И ещё он ужасно не любил, когда в эти сны вторгалась мать. Она ничего не говорила и даже не смотрела на Диннара, но упорно вставала между ним и вунхом. Она раздражала Диннара. Особенно её красота. И то, что она была не с ним. Во сне она была близко, иногда даже очень близко… И в то же время далеко. Лучше бы он вообще её не видел.
"Наверное, она считала себя самой красивой на свете, — думал Диннар. — Может, она и была самой красивой, если её полюбил величайший из богов. А я найду женщину красивее её. Вот найду и всё!"
Он очень рано начал интересоваться женщинами и гораздо раньше своих ровесников стал мужчиной. В двенадцать лет он был ростом с пятнадцатилетних марвидов. Никто во всём племени не решился бы меряться с ним силой. Он считался лучшим охотником и занимал одно из самых почетных мест на совете. Впрочем, Диннар редко являлся на совет и уходил оттуда, когда ему вздумается. Никто не возмущался. Ему даже казалось, что все вздыхают с облегчением, увидев, как он встаёт, собираясь уйти. Большую часть времени он посвящал ваянию, а когда хотел развеяться, отправлялся на охоту. Выслеживая и преследуя добычу, Диннар забывал о той мучительной, порой беспросветной тоске, которая наваливалась на него в периоды творческих кризисов. Чем отвратительней у него было на душе, тем дольше он пропадал в аюмах.
Охотился Диннар один. Другие охотники из страха перед мангурами ходили в аюмы группами не меньше трёх человек и никогда не оставались там на ночь. Диннар не боялся каменного зверя. Он не боялся ни Маррана, ни его слуг. Ведь он был сыном Танамнита, а каменное царство создали дети тьмы.
Старые охотники говорили, что мангур имеет обыкновение завораживать свою жертву. Под его взглядом человек или животное цепенеет и не в силах даже сдвинуться с места. Отсюда и поверье, что священный зверь Маррана может одним взглядом обратить живое существо в камень.
Диннар хорошо запомнил свою первую встречу с мангуром. Ему было десять лет, и он уже почти год как ходил в аюмы. Обычно пустынные жители становились охотниками не раньше двенадцати. Однажды, подстрелив таргана, Диннар решил тут же утолить голод. Он целый день выслеживал добычу, а сушёное мясо, которое ему дала с собой Сатха, съел ещё вчера. Диннар жадно припал к надрезу на шее животного. Свежая кровь была любимой пищей охотников. К тому же она быстро восстанавливала силы. Диннар очень устал и потерял бдительность. Он не заметил, как подошёл мангур, и поднял голову, лишь когда увидел в двух шагах от себя большую тень. Зверь был красив и ужасен одновременно. Его плотная, неуязвимая для копий и стрел кожа отливала серебром. Над головой устрашающе вздымался жёсткий гребень. На шее он был покороче, на загривке снова топорщился, словно гряда острых клинков, потом, резко уменьшаясь, тянулся вдоль спины и доходил до самого конца длинного, мощного хвоста. Мангур был неподвижен, как изваяние. Четыре сильные когтистые лапы прочно упирались в песок. Он не спешил нападать. Наверное, он знал, что этот человечек никуда от него но денется. Диннар тоже это знал.
"Марран, зачем ты послал ко мне своего зверя? — мысленно обратился он к каменному богу. — Ты хочешь испытать меня? Ты же знаешь, я не из этих…Я не испугаюсь, даже если мне суждено умереть".
И он посмотрел прямо в холодные немигающие глаза мангура. Сперва он подумал, что у зверя нет зрачков, но, приглядевшись, понял — они просто очень маленькие, и их почти не видно. Может быть, поэтому глаза мангура кажутся такими пустыми и страшными. Диннар вспомнил слова Сатхи: "Глаза каменного зверя — врата смерти". Он почувствовал, как цепенеют ноги. От зверя исходила явственно ощутимая волна силы, которая постепенно подчиняла его, Диннара, волю. Эти пустые глаза засасывали, пожирали его. Диннар понял: каменный зверь сперва пожирает душу, а потом тело.
— Ну уж нет! — крикнул он, стряхивая оцепенение. — Тебе не забрать мою душу, слуга Маррана! Оставь меня. Уйди прочь. Передай своему господину, что сын Танамнита неподвластен ему. Уходи. Я не из этих. Я не отдам свою жизнь просто так!
Диннар выхватил из-за пояса длинный кинжал. Он продолжал смотреть зверю в глаза. Шкура мангура неуязвима, но можно ударить в глаз.
"Пусть это будет мой последний удар, но я…"
Диннар по успел додумать свою мысль. Произошло нечто странное. Зверь слегка подался назад. Глаза его стали закрываться. Диннар с удивлением смотрел, как медленно опускаются плотные кожистые веки. Потом мангур вытянул шею и, наклонив голову, издал тихий шипящий звук. Морда чудовища была на уровне лица Диннара и совсем близко, но он не испытывал страха. Он знал, что зверь не нападёт. Его глаза — врата смерти — были закрыты. Диннар подобрал добычу и ушёл, а мангур все стоял, словно оцепенев или погрузившись в глубокий сон.