— Но я ни разу не видела там детей.
— Очень им нужно возиться с детьми! Они отдают их в бездетные семьи куда-нибудь в Средний или Нижний город.
— Так ведь можно вообще не рожать. Зачем создавать себе лишние проблемы? Насколько я знаю, у здешних женщин достаточно средств, чтобы предотвратить беременность.
— Не знаю, Гинта, Наверное, зачем-то им это нужно. Там столько извращенцев… Даже говорить о них не хочется. Лучше не будем.
— Эрлин, а как ты решаешь, кого из нынешних абельмин и абельминов оставить на второй срок? На следующий цикл, я имею в виду.
— Прежде всего, это зависит от количества новых претендентов…
— А я думала, от твоих личных привязанностей.
— К сожалению, от этого и так слишком многое зависит.
Эрлин умолк и задумался.
— Тебя вот я с удовольствием оставлю на второй срок, — неожиданно заявил он.
— Эрлин, я не нуждаюсь в чьих бы то ни было милостях. Не забывай, я тоже правитель. И нахожусь здесь на других условиях, чем все остальные абельмины. У меня есть обязанности перед моими подданными, и я должна буду к ним вернуться.
— А тебе хочется?
— Какая разница? Желания, как и личные привязанности, не должны иметь решающего значения для того, кто облечён властью.
Вечером, после ужина, они болтали о разных пустяках и много смеялись Даже слишком много. Обоим одинаково не хотелось признавать, что их отношения дали трещину.
Через два дня приехали Самбар, Харид и Мандис с небольшим отрядом дружинников из Ингатама. Гинта даже радовалась, что обустройство новой лечебницы отнимает столько времени в сил. Это позволяло ей избегать частых встреч с Эрлином, не давая ему повода для обид. Впрочем, он сейчас тоже был очень занят. Они с Амнитой заканчивали модель своего дайверлина. Модель обычного дайвера, который по их расчётам мог бы летать на высоте три тысячи каптов, была уже готова. Эрлин уверял, что сумеет построить его за полгода. Юный бог и его наставница целыми днями пропадали то в мастерской, то на Агерланде. Так назывался полуостров в озере Агер. Это огромное озеро соединяло Внешнее кольцо Эриндорна с Большим кольцом, разделявшим Средний город и Нижний, и простиралось далеко за пределы Валлондорна. Эрлин однажды катал Гинту по озеру Агер на своём прогулочном паруснике, и ей было немного не по себе. Она ещё никогда не видела такого большого водоёма. Сейчас Агерланд был местом, где Амнита и Эрлин испытывали небольшие модели. А последние два-три тигма туда подвозили материалы для постройки настоящего дайвера. Во дворце на это смотрели как на очередную забаву юного бога. И только двоих — Канамбера и Диннара — всё это не на шутку раздражало. Гинта знала, почему. Канамбер, который когда-то был неудачливым соперником Амниты, явно опасался, что она его снова обойдёт. В конце концов, насчёт её способностей он не заблуждался.
А Диннар… Он сейчас украшал статуями лужайку в южной части дворцового сада. Не желая ему мешать, Гинта наблюдала за его работой издали, делая зрительный анхакар. Она помнила, как однажды Эрлин и Амнита, оживлённо беседуя, прошли по аллее, которую отделяли от лужайки редкие тиговые кусты. Эти двое были так увлечены разговором, что не заметили Диннара. Он же долго и пристально смотрел им вслед. Он держал кусок зиннурита, камня, известного своей прочностью, и Гинте стало немного страшно, когда она увидела, как этот камень сломался и раскрошился в руке Диннара, словно хрустящий хлебец, какие здесь обычно подавали на завтрак.
— Дело ведь не в том, что она так часто общается с Эрлином, — сказала Гинта ваятелю, встретив его на следующей день в одном из уединённых уголков сада. — Дело в том, что ты не знаешь, как себя с ней вести.
— Может, ты мне подскажешь, — усмехнулся Диннар. — О твоей мудрости в Сантаре складывают песни.
— Народ всегда нуждался в героях, всегда создавал их и складывал о них песни. Даже если бы я действительно была мудрецом, я и тогда не смогла бы подсказать тебе то, что тебе должно подсказать твое сердце.
— В пустыне меня называли Аль-Марран и говорили, что у меня вместо сердца камень…
— С сердцем у тебя всё в порядке. Только вот не разбилось бы оно о ту каменную броню, которую ты никак не можешь с себя скинуть. Вернее, не хочешь. Дело твоё, но Эрлин тут ни при чём.
— Не бойся за своего красавчика. Я его не трону.
— Я знаю. Защитить его от тебя мне было бы не так уж и трудно.
— Ты считаешь Айнагура более опасным противником?
— Диннар, пора бы тебе понять, что тебя я давно уже не считаю противником. Битвы на границе с Улламарной остались позади. Ты тогда не знал, с кем воюешь. Теперь ты всё знаешь, и хватит придумывать себе противников. Айнагур, конечно, ещё может быть опасным, но, скорее, как зверь, загнанный в угол… Кстати, я знаю, почему он тебя так раздражает.
— И почему же, о всезнающее дитя? — спросил Диннар, с улыбкой глядя на Гинту с высоты своего роста.
Она невольно сравнила его чёрные глаза с глазами Эрлина — светлыми и прозрачными, как вода.
"Очень тёмные и очень светлые глаза производят странное впечатление, — подумала девочка. — И те и другие кажутся непроницаемыми…"
Её не обижал насмешливый тон Диннара. На самом деле он никогда над ней не смеялся. Ученик белых колдунов лучше, чем кто-либо здесь, знал, что она из себя представляет. Просто иногда Диннар любил поиграть в снисходительного старшего брата и маленькую, хотя и очень смышлёную сестрёнку. Гинта ничего не вмела против. Может, этот большой ребёнок, играя, постепенно научится быть братом, другом… Научится жить среди людей, а не обороняться от них и не воевать с ними, как он это делал до сих пор. И как это всю свою жизнь делал Айнагур…
— Ты его терпеть не можешь, потому что… между вами есть нечто общее.
— Да, пожалуй, — равнодушно согласился Диннар. — Меня с детства считают сыном тёмного бога. Айнагура прозвали чёрным абеллургом. У него имя демона тьмы.
— Имя — не пустой звук, но Айнагур сам истребил в себе почти всё человеческое. Когда я смотрю ему в глаза, я вижу душу, чёрную, как зола.
— Страсть… — тихо произнёс Диннар. — Ты думаешь, с ней можно бороться?
— Я думаю, что можно бороться за любовь. Знаю, это звучит наивно. Тебе, наверное, смешно слушать, как рассуждает о любви девчонка, у которой ещё не было ни одного любовника…
— У меня любовниц было больше, чем цветов на этом газоне, но в любви я понимаю не больше твоего.
— Наверное, понять, что она такое, так же трудно, как её скрыть. И далеко не всем она приносит счастье. Не все могут с этим справиться… Иные, не получив желаемого, начинают ненавидеть.
— Я знаю. У меня не было возможности любить мою мать, и я стал её ненавидеть. Я упивался своей ненавистью. Иногда мне хотелось все ломать, разрушать… Помню, как меня боялись. Иногда убегали, едва меня увидев… Они ещё больше разжигали мою ненависть.
Диннар замолчал. Его глаза по-прежнему казались непроницаемыми, но теперь Гинта видела, что это завеса тьмы над бездной, в которой роится хаос.
— Ненависть — это страсть к разрушению. Ты уже прошел через это. Ты выше. Прежде всего ты творец. Упиваться обидой, ненавистью, своими страданиями, разрушать всё вокруг и самого себя… Это не твоё, Диннар. Ты слишком хорош для такой судьбы.
— Я? Слишком хорош? — засмеялся Диннар. — Это ты слишком хороша для нас для всех. Даже для него… Нет, я не хочу сказать ничего плохого. Эрлин мне нравится. Он гораздо лучше, чем мог бы быть. Столько лет рядом с этим Айнагуром…
— Чёрный абеллург уже сыграл свою роль в судьбе Эрлина. Айнагур далеко не самый опасный из его противников.
— И кто же самый опасный?
— Он сам. Боюсь, что от этого врага я не смогу его защитить. Только он может сразиться с этим противником. Только он может его одолеть. Он. Сам. Одни выдумывают себе врагов, другие не хотят их видеть. Или просто не хотят что-то видеть, знать, вспоминать… Он не хочет вспоминать. Айнагур заставил его забыть место, где он раньше жил, близких людей. Наверное, он держал его под действием каких-то лекарств. Одно заставил забыть, другое, наоборот, внушил.
— Он помнит какие-то горы, озёра, белую птицу и голубого зверя…
— Да, что-то в его памяти осталось. Но родных и близких и то, что с ними случилось, он забыл. А теперь не хочет вспоминать.
— Я заметил, — кивнул Диннар. — Он уходит от таких разговоров… Прямо я его не спрашивал — ни о доме, ни о близких, но стоит ему почувствовать, что я к этому подбираюсь, тут же переводит разговор. Гинта, разве ты не можешь заставить его вспомнить?