– Я тоже люблю побродить по лесу, – продолжил он после того, как кашель прошел. – Дышится там легче… Да и тишина, опять же… Помню, как Сережку, маленького еще, водил туда. Иногда белку можно увидеть – там они не такие пугливые, как здесь. Иногда замрут, бывает, на одном месте – и глядят на тебя так с интересом, головкой вертят, как будто заманивают поиграть, и глаза так блестят, лукаво… Сережке нравилось очень. Сейчас-то он уже такой ерундой не занимается, понятное дело, у него бизнес в городе, занятой очень. Наверное. Мда-а-а… А вот ты ничего не терял там, Мишка? – спросил он вдруг.
– Где? – не понял я, сбитый с толку таким резким переходом.
– А в лесу, где же еще-то. В лесочке-то нашем.
Я с сомнением покачал головой. Иннокентий, хитро улыбнувшись, медленно полез рукой в карман и наконец вытащил на свет… мою звездочку!
– Как же… – удивился я и стал шарить рукой по груди. – Как же я умудрился ее потерять?
Дядя Кеша улыбнулся и протянул мне игрушку.
– Спасибо, дядя Кеша! – искренне поблагодарил я. Он молча понаблюдал, как я вернул звездочку на прежнее место, и немного смущенно сказал:
– Да ладно, чего уж там… Ты, главное, Мишка, не теряй ее больше, игрушку-то свою. Я вот верну, а кто-нибудь другой найдет – и себе приберет. Светится она больно уж красиво, будет ею любоваться по ночам и даже не подумает тебе вернуть.
Я еще раз поблагодарил дядю Кешу и вернулся домой. По пути у меня возникла мимолетная мысль: откуда он узнал, как она светится, если игрушка уже давно не работала? Впрочем, мысль была такой легкой и воздушной, что, не дождавшись ответа, быстро уступила место другим, столь же мимолетным и воздушным, и скоро я совсем забыл о ней.
***
Хоть дедушка и попытался дать произошедшей с нами истории логичное объяснение, которое могло бы устроить обычного ребенка и примирить его с собственными тревожными мыслями, я все же понимал, что в лесу мы соприкоснулись с чудом. И, как полагалось любому истинному чуду, оно было необъяснимым, завораживающим и даже пугающим. Да, именно пугающим – ведь чудеса не случаются просто так; они разрывают реальность, спутывают все законы и меняют правила с одной только им понятной целью, оставляя тебя наедине с непрошенным откровением.
Я подумал об этом, когда проснулся после дневного сна слишком рано – в такие моменты мысли были будто обнаженные, не прикрытые мгновенно всплывающими объяснениями и больше похожие на озарения – или на юрких рыбок, которых ты можешь хватать голыми руками и разглядывать под любым углом. Как будто ты смог обмануть самого себя и вмешаться в процесс формирования мыслей до того, как разум успел выстроить защиту – ему было сказано, что ты проснешься в два часа, а ты всех обманул и проснулся на две минуты раньше. Мне нравилось такое состояние, и бывало жаль, что я не могу контролировать его так, как мне бы хотелось. Возможно, именно в таком состоянии и живут творцы: художники, писатели, архитекторы – они умеют обнажать свои небесные мысли и не допускать к ним другие, приземленные и пахнущие разумом.
В доме я был один. Дедушка и бабушка, скорее всего, возились на грядках, ведя вечное противостояние с сорняками. У них было достаточно денег, чтобы покупать всю еду в магазине и тратить время на что-то другое, но, когда я сказал об этом бабушке, она только отмахнулась и ответила, что они с дедушкой "люди земли" – то есть, хотят быть ближе к ней. Их родители были простыми крестьянами и провели в этой самой земле всю жизнь – видимо, на каком-то глубинном уровне их дети тоже чувствовали эту необъяснимую тягу. Окна комнаты, в которой я спал, выходили на внутренний двор; около ворот была конура старого Бима – настолько старого, что есть он предпочитал только ту еду, что ели мы, со снисхождением смотрел на других собак и гавкал исключительно по праздникам – и то только для того, чтобы другие помнили, что он все-таки еще остается псом. Толку от него как от охранника было немного, потому что за двадцать лет он совсем одряхлел, но его широкая собачья улыбка, я был уверен, смогла бы обезоружить даже самого злого грабителя.
Тут в ворота кто-то постучал – очень лаконично, пара сухих щелчков. Бим нехотя вылез из своей конуры, подставив морду палящему августовскому солнцу, и поковылял за дедушкой. Спустя минуту они вдвоем появились во дворе, и дедушка отпер дверь. Я спрятался за прозрачной занавеской и стал наблюдать.
У входа стояли четверо человек, но говорил за всех один. Они были удивительно похожи друг на друга – почти одинаковая одежда, телосложение и черные солнцезащитные очки. Как будто где-то в мире появился аппарат для создания образа неприметного дачного жителя, и они вчетвером вылезли из этого аппарата одновременно, как близнецы. Стекло было слишком толстым, и я не мог услышать, о чем они говорили, поэтому приходилось полагаться исключительно на свое зрение.