Дорога за городом была совсем разбитой. Папин автомобиль гудел, ворчал и рычал, но это не помешало ему застрять в весенней грязи. Пришлось бежать до ближайшей деревни и вызывать трактор. Когда мы все-таки доехали до пункта назначения, отец решил не задерживаться, высадил меня на въезде в деревню и уехал обратно, сказав, что уже давно опаздывает на важную встречу. Мы попрощались, и я побрел по главной улице, сжимая в руках пакеты со своими вещами.
Деревня, как и всегда по весне, казалась пережившей недавнюю бомбардировку. На входе меня приветствовал древний автомобиль, оставленный тут еще, наверное, до прихода наполеоновского войска – по его бокам катились капли, смешиваясь с остатками ржавчины и грязи. Дорога была разбитой, с ямами и рытвинами, старые дома постарели еще сильнее, и лишь зеленеющие деревья и упрямо пробивающаяся из черной земли трава напоминали о том, что весна – это время новой жизни.
Людей на улице я не заметил, но пару раз встречал автомобили, а в нескольких домах слышал возню – значит, деревня все-таки была обитаемой. Когда я добрался до своего дома, то оглянулся назад, на дом Васьки, и с удивлением увидел, что тот как раз выходит на улицу.
– Васька! – радостно воскликнул я и побежал к нему.
Васька, кажется, совсем мне не удивился. Он осторожно перешагнул порог, закрыл дверь и дождался, когда я подбегу к нему. Он был каким-то непривычно спокойным.
– Ну, здорово, – сказал я и протянул руку.
– Привет, – ответил он ровным голосом.
Рука у него была вялой и слабой. Я заметил у него на лбу какую-то полоску, не то шрам, не то недавнюю ранку, но ничего про это не сказал.
– Ты давно тут?
– Да, всю зиму с бабушкой жил.
– Всю зиму? – Удивился я. – А школа?
– Родители сказали, что пока мне лучше отдохнуть в деревне.
– Дела…
Я стоял, не зная, как продолжить разговор. Больше всего меня, конечно, удивило поведение Васьки – таким спокойным и даже равнодушным я его еще никогда не видел.
– А Дашенька тут?
– Ага. Вчера приехала. И ребята почти все здесь. У вас каникулы начались, да?
– Да… – Я немного помолчал, затем спросил: – Слушай, а что с тобой тогда произошло? Ну, осенью? Куда ты пропал?
Васька замолчал, присел на скамейку и уставился на забор, как будто подыскивая слова. Когда я уже хотел переспросить, он тихо ответил:
– Я был в лесу.
– Всю ночь? И… и тебе не было страшно?
Он внимательно поглядел на меня и так же тихо ответил:
– Мне больше никогда не будет страшно, Миша.
Отчего-то мне стало не по себе после этих слов. Пугающим было все: изменившееся поведение Васьки, его стеклянный взгляд, его слова, этот лишенный эмоций голос.
И что это за шрам на лбу?
– Миша!
Это звала бабушка. Я оглянулся: она стояла на пороге, в своем длинном кухонном фартуке, и у меня почему-то появилось смутное ощущение, что она уже какое-то время наблюдала за нами. Попрощавшись с Васькой, я пересек улицу и зашел в дом.
Бабушка готовила обед. Я уселся за стол, рядом с булькающим на плите супом, и стал пить налитый ею чай с печеньем. Печенье было старым и твердым, но все еще очень вкусным. Бабушка стала задавать привычные вопросы, на которые у меня уже давно были заготовлены ответы. Особенно ей понравилось, что я наконец-то взялся за учебу.
– Папка-то твой где? – Поинтересовалась бабушка, нарезая овощи для салата.
– Он уехал, – ответил я. – Ба, а где дедушка?
– Спит. Не ходи к нему пока. Он еще не выздоровел.
– Хорошо. А где Бим?
Обычно, когда в доме появлялись гости, им приходилось сталкиваться с радостным псом, норовящим лизнуть в самое лицо. Со временем старость взяла свое, и Бим просто утыкался мордой в ноги и шумно дышал. Теперь я понял, как сильно мне не хватало старого пса.
Бабушка вздохнула.
– Убежал.
– Убежал? Куда?
– Да вот сами не знаем. Куда-то в сторону леса. Может, помирать пошел. Может, просто забылся. Он ведь все-таки уже очень старый. – Бабушка одним решительным движением закинула овощи в кастрюлю. – Я ходила его искать, но бесполезно. Может, еще вернется.
– Понятно…
Я допил чай и вышел во двор. Подошел к конуре Бима, вгляделся в темноту, ожидая увидеть уставшие и добрые собачьи глаза. Стало как-то грустно. Еще и дедушка болеет. Дача всегда была для меня образцом неизменности, местом, куда ты мог вернуться в любое время и понять, что с тех пор, как ты был тут в последний раз, ничего не изменилось. Но всего за одну зиму время добралось и сюда.
В конуре лежала старая искусанная палка, которую я дал Биму еще летом. Я взял ее в руки, подержал немного, затем положил обратно и решительно вышел на улицу.