Стены зала не были почти ничем украшены – повсюду висели только портреты каких-то известных личностей, мне незнакомых. Дядя Коля давным-давно работал учителем в школе в соседнем селе, пока ее не закрыли. Из-за этого комната больше напоминала музей, а не жилое помещение. Моя комната мне нравилась куда больше – там были павлины и дворцовый фонтан, и игрушки, и разноцветные книжки…
– Как у тебя дед поживает? – прервал мое наблюдение дядя Гриша, сидевший по соседству со мной. Раньше они с дедушкой часто общались, пока дядя Гриша не утонул в заботах о хозяйстве. У него в усах застряла квашеная капуста, что меня немного забавляло. – Все болеет?
– Ага, – вздохнул я. – Спит и кашляет.
– Ничего, выкарабкается, – обнадежил меня дядя Гриша. – И не такое проходили… Когда мы с ним последний раз-то встречались? Уже и не упомнишь… А, осенью виделись, как же. Когда грибы у меня покупал. Здоровый был, как сейчас помню. Только гулял все время по лесу. С бабкой поссорились, что ли?
Я неопределенно пожал плечами.
– Ну, это правильно. Нечего сор из избы выносить. – Дядя Гриша смахнул с усов капусту. – И Бимку жалко, что уж тут… Хороший был пес.
Дядю Гришу толкнула в бок его жена.
– Да он еще найдется, – резко ответил я. – Всегда дорогу домой находил. Он же без нас не может.
Дядя Гриша внимательно и с неуместным сочувствием поглядел на меня, потом натужно рассмеялся и сказал:
– Конечно, найдется! Ты меня-то не слушай, Мишка. Совсем уже все из головы вылетело с этими внуками…
Я с каким-то раздражением доел несчастную куриную ногу и встал из-за стола.
– Ой, ребятишки-то заскучали совсем с нами, стариками, – всплеснула руками тетя Надя и выскочила из-за стола. – Дашенька, Васенька, идите поиграйте с ребятишками в мяч. Только за домом, ладно?
Мы с ребятами согласились. Конечно, никому сейчас не хотелось играть, но зато так можно было незаметно разойтись по домам.
Тетя Надя достала из сарая приличный футбольный мяч – подарок родителей, как она сказала – и мы отправились за дом, где была расчищенная полянка. Быстро разделились на команды – я оказался в одной с Васькой и Пашей – и стали играть. Дашенька, как всегда, заняла позицию наблюдателя.
Довольно быстро выяснилось, что Васька, которого Паша решил поставить на ворота, не был заинтересован в игре. Он пропустил абсолютно каждый удар по воротам, нисколько не стараясь отбивать их, а когда мяч оказывался в воротах, лишь безучастно смотрел на него. Всем было очевидно, что игра ничем хорошим не закончится.
Вскоре кто-то из ребят отправил мяч далеко за границы поля. Я, чертыхнувшись, побежал за ним. Когда после героической борьбы с дикими зарослями крапивы я наконец вернулся на поле, почти все участники уже собирали вещи. Дашенька и Васька стояли у ворот, а ребята собирались уходить, когда я их окликнул.
– Пашка! – Я подбежал к ребятам, которые тут же прекратили о чем-то шептаться. – Вы чего, уже уходите?
– Да брось ты, Мишка, – шепнул Валентин, злобно оглянувшись на Ваську из-за плеча. – Всем понятно, что Васька не хочет играть. Обиделся на что-то, вот и ведет себя так странно. Я-то думал, раз на день рождения звал, то все закончилось… Тьфу. Идем, парни.
Вскоре они ушли, и мы остались втроем на уходящем в послезакатную темноту поле. Васька сел на землю и уставился куда-то перед собой. Дашенька молча смотрела то на меня, то на брата. Я медленно подошел к Ваське и сел рядом с ним.
– Ребята ушли, – сказал я первое, что пришло в голову. И зачем-то соврал: – Говорят, устали.
– Ага, – равнодушно ответил Васька. – Уже темнеет.
Мы долго сидели на траве, которую покидало последнее тепло, и смотрели вдаль, туда, где сизым туманом покрывался лес. Между нами троими повисло молчание, которое никто не хотел прерывать. В доме, напротив, веселье переливалось через край, гости хором затянули какую-то песню – один раз оттуда даже выскочил дядя Коля, босыми ногами прошелся по двору, посмотрел в небо и, напевая все ту же песню, забежал обратно в дом.
– Васька, – сказал я, решившись. – Посмотри на меня.
Тот, приподняв брови в легком удивлении, послушно поглядел на меня своими стеклянными глазами.
– Я знаю, что с тобой стряслось той осенью, – твердо сказал я, поглядев прямо в эти стекла. – Я знаю, что ты видел.
Тот вдруг вздрогнул, съежился и отвернулся.
– Я знаю, что ты видел, Васька. Я тоже это видел.
Он мелко задрожал, а во мне будто поселилась какая-то странная, дикая радость – что я наконец смог расшевелить его, заглянуть за те стекла, которыми он ото всех закрылся, расцарапал и покрыл их трещинами, и я продолжил горячо шептать, пытаясь заглянуть ему в глаза: