Он говорил, а руки его уверенно поворачивали блестящую рыбину. В нее с хрустом врезался нож с прилипшими к лезвию чешуйками.
— Резать лучше со спины. Жирок, который на брюшке, сохранится. Теперь выпотрошить. Готово! Посолим, распорочку поставим — и на солнышко. Как покроется корочкой — тут и готова. Высший сорт!
Я пытался ему помогать, но выходило у меня неловко и проку от меня было мало: пока я мучился с одной, он управлялся с пятью рыбами. И при этом рассуждал:
— Ничего, привыкнешь. Иной раз такое тут встретишь, что и не снилось. Раньше-то я, пока в городе жил, даже суп не знал, как сварить. А теперь никакой столовой не надо. Нет, калачом не заманишь! Я вот в жизни песцов не ловил. А здесь довелось. Помню, десяток за месяц поймал. Научили. К примеру, эти рыбьи ошметки можно не выбрасывать, а в ящик сваливать. А ящик в тундру отвезти да закопать в землю. Вонь от тухлой рыбы известно какая. Почует ее песец, к ящику прибежит. Есть-то сразу не станет — летом в тундре не голодно, — а местечко приметит, чтоб сюда зимой вернуться. Ну и ты тоже смекай — капканы ставить надо. Дело опять же не простое. У меня поначалу ничего не выходило. Не идет песец, и все тут! Потом узнал: тонкий нюх у него и для такого дела надо специальные валенки и рукавицы иметь. И зря не ходить в них, а только для охоты держать. Так что и ты себе на ус наматывай. Пригодится.
Мне нравилось слушать рассказы завхоза. Но, признаться, не всему я верил.
Он утверждал, что наледь, расположенная неподалеку в долине ручья, того и гляди, взорвется. О наледях-то я сам читал: не сказать, чтоб много, но вполне достаточно для первого знакомства. Мог дать несколько очков вперед завхозу. Знал, что наледи образуются от замерзания воды на поверхности; знал, что они бывают и грунтовыми (когда их подпитывают грунтовые воды) и речными. Завхоз, видно, не догадывался о моей осведомленности и давал волю своей фантазии:
— Нет уж, на наледь меня и калачом не заманишь. Мне еще малость пожить хочется. Она, брат, как разыграется, будто в ней десяток бомб заложено. Как фуганет! Только брызги полетят. Однажды так вдарило, так трахнуло, что мы как есть в исподнем повыскакивали. Было, чтоб не соврать, часиков шесть утра, в начале апреля. Даже точно помню, на первый апрель. Я-то сразу ничего не сообразил, подумал даже, что кто-то с нами шуткует. «Голову, думаю, тебе бы, черту, оторвало за такие шутки!» А утро было морозное. И луна как раз полная — хорошо видно. Только морось в воздухе, все вокруг синее. Выскочили мы, значит, глаза продираем. Тут будто поезд загрохотал. Глянули на ручей, а там вода хлещет да волочет этакие глыбы льда, метров в десять, а то и больше, поворачивает их, ребром ставит, друг дружку бьет. Сила! Глядим — ничего вроде опасного для жизни нет; пошли назад, добирать свое. Проспались, а утром смотрим — ан мостика-то через ручей и нет. Снесло! Кругом куски льда разбросаны громадные, кусты по берегу где выдраны, где приутюжены. На вид-то и речка плевенькая, да и наледь вроде бы совсем безобидная.
На всякий случай я навестил ближайшую наледь. Может, она какая-нибудь особенная?
Сейчас, в начале лета, вид у наледи был жалкий. Голубой, а чаще серый подтаявший лед, толщиной меньше метра. Лежит не сплошь, а отдельными пятнами. Вокруг прыгают по камням ручьи. В этом месте долина реки расширена, раздута, ручьев множество. И по всему видно, что наледь обречена и доживает свои последние деньки. Наледь — кроткая и безропотная снегурочка, тающая на солнце.
Наверное, осталось бы у меня такое представление о наледях, если бы не короткий разговор с нашим опытным техником-геологом, знатоком чукотских горных пород, подземных вод и льдов — наземных и подземных.
— Виктор Сергеевич, — спросил я его однажды, не без желания показать свою проницательность, — как вы думаете, эта наледь, что недалеко от дома, речная или грунтовая? Лично мне кажется, что грунтовая.
— Точнее, смешанная. Ее речка тоже подпитывает.
— Конечно, я понимаю. Это моя первая знакомая наледь… А мне тут говорили, будто наледи взрываются, и так далее. Разные сказки!
— Бывает, взрываются. Однажды так поддало, я даже не помню, как из спального мешка вылетел. Пришел в себя на улице. Вон там, ниже по течению, речка зимой промерзает до дна, а здесь из песков подземные воды напирают. Разрывают лед.
Любопытство всегда наивно, а то и глуповато. Когда взрослый человек широко открывает глаза, задирает брови и приоткрывает рот, он становится похожим на ребенка. А взрослый человек любит походить на взрослого человека. И ради этого иной раз сдерживает изумление и ненароком задирает нос: «Я, мол, и не то еще видал!» И постепенно перестает замечать вокруг множество интересных вещей: мешает задранный нос.