Раздеваемся и, ежась на ветру, выжимаем вещи. Беспрерывно кричим — на всякий случай.
Через час нас, охрипших и окоченевших, отыскали и сняли с острова. А островок к утру исчез: залила вода…
Подобные приключения бывали редко. Вера Романовна не допускала рискованных маршрутов. Поначалу наши «романтики» относили это за счет женской слабости. Но мнение пришлось изменить, когда узнали, что раньше, в один из многодневных торопливых маршрутов, Веру Романовну и еще трех человек настигла пурга. Из четырех осталась в живых лишь она одна.
Сегодня был зловещий восход — пять полос красных облаков, мрачная впадина, полная туманом, безмолвие… Странное жуткое место! Когда я буду писать роман о жизни на Луне, я помещу героев в такой кратер.
Громоздятся вокруг черные пустынные горы. Река, которую мы недавно с трудом переходили вброд, превратилась в веселый прозрачный ручей.
Идем от устья к истоку реки — как от старости к детству. Словно время идет вспять. Река постоянно молодеет и пропадает наконец в небольшом роднике на склоне горы. Дальше — крутые осыпи, ломаный профиль хребтов.
До озера остался один переход.
Изменилась погода. Небо насупилось. К вечеру в долины наползли холодные тени.
В палатке тепло. Сидим трое — на оленьих шкурах и спальных мешках. У входа на гудящем примусе поскрипывает чайник.
По брезенту крохотными молоточками застучали дождевые капли. Андрей невпопад щиплет струны гитары и негромко напевает, переиначивая куплеты:
Отстраняет гитару:
— Эх, рвануть бы за перевал!
— Давай пить чай, — говорю я.
— Ты несколько лет работаешь, ездишь… — Андрей достает кружки, кидает в чайник пригоршню чая. — И ничего с тобой особенного не случается. Знаешь почему? Ты не романтик.
— И тебе желаю того же.
Прихлебываем чай из горячих кружек. Молоточки дождя постукивают реже и реже.
Пора спать. Бесцеремонно выставляем за дверь примус и кружки, вползаем в мешки. И каждый в мыслях блуждает по берегу неведомого озера, затаившегося в горах.
— Есть у меня одна идейка, — бормочет Андрей. — Об этом озере. Там скажу.
Он повернулся на бок и мгновенно заснул.
А я видел — закрытыми глазами — Эльгыгытгын. Каменное блюдце диаметром семнадцать километров. До самого дна, до глубины сто шестьдесят метров. Вокруг нагромождение скал — вулканических лав и туфов, промерзших на сотни метров.
И я видел, как отсюда, с пятисотметровой высоты, воды озера отправляются в долгий подземный путь по трещинам в панцире мерзлых пород, выходя вновь на поверхность за десятки, сотни километров отсюда, в предгорьях. Там образуются гигантские наледи, оттуда берут начало многие реки этого края.
С. В. Обручева, первого исследователя, вступившего на берег Эльгыгытгына, поразила круглая форма озерной впадины. Он предположил: скопившиеся под землей раскаленные газы, пробив брешь, с огромной силой вырвались здесь наружу, разрывая твердые пласты.
Все это можно увидеть закрытыми глазами. Можно легко вообразить, но очень трудно доказать.
Миллионы людей слышали грохот гигантских взрывов, рождающих новые кратеры. В Японии взорвался конус горы Бандай-Сай высотой в шестьсот семьдесят метров, на Аляске — вулкан Катамай, и т. д.
Но не трудно представить, что озеро возникло постепенно, «без лишнего шума», подобно Байкалу, Иссык-Кулю, Мертвому озеру. В результате проседания (растяжения) земной коры медленно углублялась озерная котловина и одновременно заполнялась пресной, почти дистиллированной водой, выпадающей дождем или снегом.
Трещин — разломов — в этих краях сколько угодно, а кратеры не характерны. Не обнаружено и «вещественных» доказательств взрыва: пород, состоящих из обломков, сцементированных лавами и туфами.
Сторонники первой точки зрения отвечают: а все-таки кратер. Газовый взрыв был «чистый», без излияния лавы и выброса большого количества пепла.
Всего лишь в нескольких сотнях километров отсюда исследован геологом Устиевым достоверный кратер вулкана, который, кстати сказать, извергал огонь и дым не очень давно, на памяти людей. Об этих извержениях даже сложены легенды.