С той поры Игорь и Толя не замечали друг друга. Если Толе не нравился суп (это случалось частенько, он и прежде не любил первое блюдо), он сливал свою порцию Тарзану, дежурящему у входа, приговаривая:
— Только тебе и жрать такое!
Пес благодарно вилял хвостом, уплетая за обе щеки, а у сидящих за столом портился аппетит.
Толя теперь частенько брал у радиста-завхоза «в личный забор» сгущенное молоко, до блеска вытирал крышку банки, пробивал в ней два отверстия и, приложившись к одному из них, посасывал густую сладкую массу. Он причмокивал, как ребенок. Однажды Игорь не удержался:
— Набрали, понимаешь ли, молокососов…
— А ну, повтори, что сказал!.. — поднялся Толя.
— Что слышал! Я попугаем не нанимался.
— Тогда заткнись, кухонная крыса!
— Ты не нарывайся, ясно? — проговорил с расстановкой Игорь, прищуривая глаза и выставляя вперед нижнюю челюсть.
— Ох, испугал! Мужчинка! Кухарка!
И они подступили один к другому, сжимая кулаки. Но здесь вмешалась Вера Романовна:
— Что за бой петухов! Няньку надо? Драк не потерплю. Рассчитаю обоих.
На следующий день наш повар объявил забастовку. Он и раньше любил жаловаться на трудности поварской профессии. А тут заявил, что с завтрашнего утра готовить пищу не станет. «Видал я эти миски, ложки, кастрюльки!.. Поваром не нанимался. Хватит, сытый. Хоть руки-ноги поотрывайте, не буду больше».
Вера Романовна уговаривала, упрашивала и наконец изругала его и махнула рукой.
Отведя меня в сторонку, она сказала:
— С тобой пойдет. Спуску не давай. Пусть узнает, почем фунт лиха. А то придется установить дежурство на кухне. Это хуже.
Узнав, что назавтра идти в маршрут, Игорь повеселел. Вечером он заглянул к нам в палатку:
— Андрей, тебе завтра дежурить. Дай твою лопатку. И лоток. И рюкзак.
— И чем тебе кухня не нравится?
— А вот узнаешь.
— Сам ведь не рад будешь, — причитал Андрей, собирая вещи. — А я бы тебе посуду мыть помог и вообще…
— Короче, даешь вещички?.. Вот и спасибо. Не проспи спозаранок.
Утром, не доходя до балка, можно было определить, что каша пригорела. Однако капризный Толя на этот раз съел целую миску и похвалил повара.
Маршрут у нас с Игорем был не маленький.
Сначала Игорь шел слишком бодро, какой-то игривой, подпрыгивающей походкой. Рюкзак за его плечами при каждом шаге подскакивал, как живой, голенища высоких резиновых сапог скрипели одно об другое.
Шли по плоской террасе реки. То и дело дорогу преграждали озерца и старицы с мягкими торфянистыми берегами, протоки с россыпью галечника. Кочкарник сменялся хлюпкими болотами, заросшими осокой и пушицей, напоминающей хлопчатник. Из болот торчали темные торфяные бугры.
Мы порядком вымотались, пока добрались до предгорий. У Игоря по лицу текли ручейки пота.
— Прогулочка!.. Не то, что по Горького.
Как ни странно, он достаточно ловко отмывал шлихи. Должно быть, когда-то тайно натренировался.
Нижние пологие части склонов покрывал сплошной кочкарник. Игорь начал спотыкаться, глухо стучали в его рюкзаке лоток и лопата. Рюкзак болтался во все стороны (не догадался лямки подтянуть!), а черенок лопаты временами ударял Игоря по голове. Тотчас Игорь отзывался:
— Погоняешь, да? Итак еле дышу.
«Ну вот, началось, — думал я. — Болтает много, вот и устает быстро».
Сделали привал. Игорь завалился между кочек, не сняв рюкзака.
Полезли в гору. Образцы пород я складывал в свою полевую сумку. Игорь равномерно и неторопливо карабкался по осыпи впереди.
— Э-гей! — вдруг раздалось сверху. — Кафельные полы!
Его не видно, он на вершине горы. Я, ковыляя по камням, взбираюсь наверх.
Догадываюсь, что он впервые встретился с каменными узорами.
— Чудо природы! Вон что я открыл! — радуется Игорь.
Пришлось объяснить ему, что ничего тут нового нет: просто земля, замерзая и оттаивая, словно вскипает — только страшно медленно, — струится вверх, как кипящая в котле вода, и тянет с собой обломки на поверхность.
— Никогда б не поверил! Надо ж допереть до этакого!
Игорь прошелся по площадке, глядя себе под ноги и задумчиво бормоча:
— Ну и дела. Бесполезно получается. Можно сказать, голое украшательство. Никому не нужное.
Чудак, городской житель! Как будто красота и польза — это не одно и то же.
Мы бродим по склонам древних вулканов, изрезанных водой и морозом. Под нами серые андезиты, некогда излучавшие жар, лившиеся огненным вязким потоком. Краткое время рождения — и долгие миллионы лет умирания, покоя, разрушения…